Что такое фольклор в расхожем представлении? Народные сказки, передаваемые из уст в уста, дремучие седые легенды и песни, которые помнят разве что в глухих деревнях... Доктор филологических наук Константин Богданов с расхожим представлением не согласен. В Красноярске Богданов читал лекции по фольклористике для студентов СФУ, доказывал, что фольклор - явление отнюдь не архаичное, а вполне современное, и в качестве примеров ссылался не на преданья старины, а на популярные шлягеры, фразы из фильмов и сленговое словечко «жесть» - тоже, как выяснилось, фольклорное.
Константин Анатольевич, на лекции вы проговорились, что в студенчестве фольклористика казалась вам скучной. Почему же занялись «скучным» предметом?
Это получилось неожиданно для меня самого. Я учился в Ленинградском университете на отделении классической филологии и занимался совсем другими вещами: античной литературой, латынью, греческим языком - словом, парил в надмирных высях и помыслить не мог, что от элитарного антиковедения паду до фольклора, казавшегося не просто скучным, но низменным и вульгарным. Однако после университета попал в ИРЛИ - Институт русской литературы РАН, известный также под названием Пушкинский Дом. И вот там-то - так уж сложилось - начал изучать фольклор, защитил кандидатскую диссертацию, затем докторскую.
Поэзия заговоров
Вы стали доктором наук в неполные сорок лет, верно?
В 38. Но это не исключительно - сейчас много молодых докторов. Продолжая тему своего «принуждения» к фольклору, скажу: в «принуждении» очень скоро выявился плюс - я воспринимал предмет изучения отстраненно, не срываясь, в отличие от коллег, в неуемные восторги и восхищение фольклорными памятниками. Я, напротив, не понимал: чем тут восхищаться?
Кощунственные речи говорите, Константин Анатольевич!
С точки зрения традиционного отношения к фольклору - да. Блок писал: «Поэзия заговоров и заклинаний». Но моя кандидатская посвящена именно заговорам и заклинаниям - я ответственно заявляю: это далеко не только и даже не столько поэзия! Какая поэзия у безграмотной бабки-шептуньи?! Там не то что поэзии, там зачастую даже внятного текста нет. Фольклорные произведения в принципе могут считаться текстами лишь очень условно - они не имеют окончательного варианта, меняются от случая к случаю и отнюдь не всегда совершенны стилистически или содержат великую мудрость. Это, кстати, и сами носители фольклора признают, и фольклор важен его носителям вовсе не своими неочевидными поэтическими достоинствами.
Чем же?
Социальными функциями. Фольклор - это фактор социализации, и знание тех или иных фольклорных памятников является своего рода маркером принадлежности к определенным социальным группам. Поясню на примере: когда во время застолья люди поют «Ой, мороз, мороз», они ведь не стремятся щегольнуть вокальными данными, они, скорее всего, и петь толком не умеют, и песню до конца вряд ли вытянут, но певческие таланты - дело десятое, главное - продемонстрировать, что песня им известна, следовательно, они на полном основании относятся к тому социальному срезу, для которого эта песня значима. Или пример из современности: использование сленга - оно тоже служит самоидентификации. Молодежь, возможно, не скажет, что означает слово «жесть», каков его смысл, зато наверняка скажет, что тот, кто данным словом пользуется, - «наш чувак», а кто не пользуется - и «не наш», и «не чувак». В свою очередь, скандирование «спартаковских» речевок дает право на самоотождествление с фанатами «Спартака».
Превед, фольклор!
Вы утверждаете, что фанатские речевки и сленг - это тоже фольклор?
Для традиционной фольклористики, которая упорствует в восприятии фольклора как текста, это, разумеется, не так. Но, приняв за данность, что фольклор - не только текст, а фольклористика - наука, родственная не только литературоведению, но и социологии, вполне допустимо утверждать, что всякое слово, высказывание, песенная строка, даже цитаты из рекламы вправе расцениваться как фольклорные в случае, если они выполняют функции тех самых социальных маркеров. Отдельно взятая фраза «Превед, медвед!» не фольклорна, она становится фольклором, когда принимается в качестве приветствия в неком коллективе и произносится с целью подчеркнуть причастность к коллективу. В этом смысле фольклор не сводится к антологии анекдотов и легенд, он гораздо шире, его границы невозможно очертить, поскольку все что угодно при должном контексте может стать фольклором. Хотя, конечно, и анекдоты с легендами никто не отменял, и экспедиции в деревни к столетним сказительницам. Но сегодня интерес для фольклориста представляют не только и даже не столько деревенские старушки, не менее интересна городская среда, заводская, тюремная, панковская, пятая, десятая - социум невероятно разнопланов и сложен в своем самоопределении и самоописании. И перспективы фольклористики - в поиске и исследовании фольклорных феноменов, соответствующих сегодняшнему социуму.
На лекции вы рассказывали, что человек, постигая мир, руководствуется ориентировочным рефлексом: стремится к новому, но при этом оглядывается на уже известное, на хорошо знакомые культурные ориентиры, и, если новое начинает вдруг пугать, тяга к ориентирам усиливается. Фольклор - один из ориентиров. Означает ли это, что в пугающие смутные времена, в частности, во время кризиса популярность фольклора должна возрасти?
Вопрос сродни тому: а правда ли, что в северных странах население начитаннее, чем в южных? Вроде логичное предположение: на севере холодно, дождливо, люди вечером сидят по домам, и у них полно времени на чтение книг. Но читают ли они на самом деле - не факт. Сложно прогнозировать, станет фольклор популярнее вследствие кризиса или нет. К тому же сам кризис - фигура отчасти фольклорная, риторическая.
Забыть о репке
А можно ли дать прогноз, когда современные формы фольклора вытеснят прежние, традиционные? Когда взрослые перестанут петь «Ой, мороз, мороз», а детям перестанут рассказывать сказку про репку?
Традиционный фольклор уже практически вытеснен, и гораздо уместнее печалиться тому, сколь много утрачено, нежели радоваться оттого, что малая толика уцелела и чудом пережила века. Это можно сравнить с исчезновением континента: он затонул, но отдельные острова и камни остались, непосвященные видят только их, однако специалисты знают, что видимые фрагменты - всего-навсего незначительные разрозненные осколки громадного массива, увы, канувшего в Лету. То же с фольклорным материалом: несколько всем известных песен и сказок - лишь крошечная часть, а целое воистину огромно. Взять, к примеру, «Свод русского фольклора». Его составляют мои коллеги по Пушкинскому Дому, и, должен заметить, я не согласен с довольно упречной идеей - издать эдакое полное собрание сочинений, полную подборку фольклорных текстов.
Во-первых, потому, что - повторю еще раз - ставлю под сомнение само понятие «фольклорный текст». Во-вторых, считаю, что задействованный коллектив авторов явно недостаточен для воплощения замысла. Наконец, в-третьих, меня смущает идеологическая подоплека: впервые мысль о создании «Свода русского фольклора» возникла у Алексея Николаевича Толстого в эпоху сталинского гигантизма и идоломании, тогда затею не реализовали, потом от нее отказались, а нынче государственная пропаганда вновь взяла курс на великодержавность, патриотизм и национальное могущество, и, естественно, нашлись те, кто вовремя уловил политическую конъюнктуру и поспешил вернуться к проекту фольклорного «Свода». Тем не менее, критикуя «Свод», я не могу не признать, что он дает представление о подлинном грандиозном масштабе и многообразии традиционного фольклора - чего там только нет, и, хотя работа над изданием далеко не завершена, в свет уже вышли 20 с лишним томов. Представляете? 20 томов фольклорных памятников! А сколько их еще будет... Но массовые познания в фольклоре, к сожалению, ограничены десятком-другим произведений. И при всей моей увлеченности актуальными фольклорными проявлениями могу сказать: поют «Ой, мороз, мороз» - и слава Богу! Пусть поют! Значит, хоть что-то помнят.
Досье "ВК"
Богданов Константин Анатольевич
Родился в 1963 году в Ленинграде.
Окончил отделение классической филологии Ленинградского государственного университета. Доктор филологических наук. Ведущий научный сотрудник группы теоретико-литературных и междисциплинарных исследований Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома).
Приглашенный профессор университета города Констанц (Германия). Специализируется на изучении фольклора, истории гуманитарных наук и истории культуры в сравнительном русско-европейском контексте.
Автор монографий «Деньги в фольклоре», «Homo Tacens: Очерки по антропологии молчания», «Повседневность и мифология: Исследования по семиотике фольклорной действительности», «Врачи, пациенты, читатели: Патографические тексты русской культуры XVIII-XIX веков», «О крокодилах в России: Очерки из истории заимствований и экзотизмов» и др.
Наталья Сойнова, «Вечерний Красноярск»
