В этом году солист Красноярского театра музкомедии, заслуженный артист России Игорь Безуглов был удостоен премии Союза театральных деятелей РФ за многолетнюю преданность профессии – в следующем году ровно полвека, как он на сцене. Бывает, наблюдаешь артиста много лет, привыкаешь к нему, любишь его в узнаваемых образах – и вдруг он неожиданно удивляет, разрушает привычный стереотип. В исполнении Безуглова таким потрясением для публики стал Тевье в спектакле «Скрипач на крыше».
Тратиться на пределе
– Очень люблю этот спектакль. И зрители его сразу приняли. Люди встречают на улице, благодарят – многие по нескольку раз на него приходят. Но дается он нам непросто – немало кровавого пота сходит. Меня самого во время репетиций однажды инсульт схватил от нервного перенапряжения. Сцена вообще не терпит фальши. А здесь приходится еще сильнее выкладываться, тратиться по максимуму. Вот, рассказываю вам сейчас, и сразу в сердце что-то отдается… Но я не жалуюсь – такие роли выпадают нечасто, настоящий подарок судьбы. Очень благодарен режиссеру Александру Марковичу Зыкову за эту работу. Он талантище! Жаль, что спектакль не попал на национальный фестиваль «Золотая маска» – как нам сказали, по жанру туда не вписался, Зыков сделал не мюзикл, а драматический спектакль с музыкой. Что ж, пусть так – хуже от этого постановка не стала. А мне было очень приятно, что критики высоко оценили моего Тевье – и те, с «Золотой маски», и здесь, на краевых конкурсах.
«Мне ближе Тевье-Леонов»
– Мне не раз говорили, что этой ролью я разрушил свой привычный всем образ простака. Но бытует и другое мнение – в комиках, характерных актерах иногда прорывается драматический дар. А в моем случае это вовсе не неожиданность – я 12 лет проработал в Магадане, где параллельно играл и в драме, и в оперетте. Просто в одном помещении у нас было два театра. Предложили одну роль, потом другую – так и закрутилось. Одна из самых значительных работ – сеньор Попагатто в комедии «Моя профессия – сеньор из общества». Когда Геннадий Рабинович уехал в Израиль (он играл эту роль в Красноярском театре им. Пушкина), я попросил руководство музкомедии замолвить за меня словечко. Жаль, что что-то так и не совпало тогда…
А Тевье мне ближе в исполнении Евгения Леонова – он теплее, человечнее – от земли. Видел еще в этой роли Михаила Ульянова, но он холодноват, хотя, конечно, классный был мастер. Мой Тевье – пожалуй, этакий вселенский отец. Знаете, я люблю побалагурить, перед спектаклем и в антракте обычно трепемся с коллегами в гримерке. А перед «Скрипачом» – не могу. Ухожу на сцену, ложусь там на кровать, собираюсь с мыслями, настраиваюсь. Еще, пожалуй, «Овод» столь же тяжело дается – играю там кардинала Монтанелли.
Холода не отпускают
– Всегда мечтал жить в тепле, на юге. Но все как-то больше в Сибирь забрасывает – вот так и прожил в холодах! (Смеется.) В Красноярск меня в 95-м году пригласил из Магадана Геннадий Константинович Перцев, бывший ныне директор нашей музкомедии. За почти 50 лет на сцене переработал в 16 театрах. По разным причинам уходил – и творческая неудовлетворенность, и нелады с руководством – всякое бывало. И семейные нелады – три раза разводился, уезжал. В общем, далеко не белый и не пушистый – немало нагрешил… Еще и потому мне так близок Тевье – он земной человек, со своими крайностями.
Военный ребенок
– Я коренной москвич, родился и вырос в столице. К началу войны исполнилось семь лет – немало хлебнул, как и все в то время. Батя был военный, война застала его в Ленинграде. А мы с мамой как раз приехали его навестить. Возвращаться пришлось в суматохе, на грузовике, под страшными бомбежками – немцы потоками шли, самолетов по 50! Но ничего, прорвались – ехали домой недели две. А потом была эвакуация куда-то в Удмуртию. На дворе – январь, холод собачий, жрать нечего. Так мы по ночам с пацанами втихую ходили на колхозные поля выкапывать турнепс, кормовую репу – днем не разрешалось. Земля промерзлая, кое-как добудешь эту репу, вопьешься в нее зубами – деликатес, никакая черная и красная икра не сравнится!
Из юристов – в артисты
– Петь хотел с детства. Хотя отец был категорически против, говорил: «Куда угодно поступай, только не на военного и не артиста!» И все-таки я его ослушался, пошел после школы в Саратовское музыкальное училище. А через год учебы началась мутация голоса – потерял весь регистр! С горя поступил на юридический – куда угодно готов был идти, лишь бы там не было физики и математики – по своему складу я гуманитарий. Но петь все равно хотелось. Спасибо огромное моему педагогу по вокалу Александру Ивановичу Быстрову: «Не переживай, Собинов тоже был юристом – все еще наладится!»
Так и вышло – на старших курсах института голос вернулся. После диплома получил направление в Волжскую прокуратуру. А в итоге поехал к родителям в Ставрополье, где и поступил… в музыкальное училище. (Смеется.) После него попал в Краснодарский театр оперетты – и все, о возращении на следственную работу с тех пор нет и речи. Я еще на практике на эту «романтику» насмотрелся. Помню, в Саратове вел дело об изнасиловании. 53-й год, смерть Сталина, после амнистии уголовники вышли на свободу. Вот двое из них и гульнули с одной легкомысленной девицей – заразили ее какой-то инфекцией. Она написала заявление, их загребли. Первый в камере повесился – не выдержал возращения за решетку. Второму дали шесть лет. Помню, он мне кричал: «Да, я вор, карманник, семь судимостей, но она-то – шалава, парень, ты пойми!» Тяжело вспоминать…
Кстати, я в этой профессии не остался, зато сын мой – майор милиции, работает в Новосибирске. Вот такие коллизии судьбы…
Комик волею случая
– В театре начинал как лирический тенор – маленького роста, худенький, все центральные роли в оперетте были мои. Россильон в «Веселой вдове», Альфред в «Летучей мыши» – влюбленный юноша. И вот в тридцать лет неожиданно поменял амплуа. В Новосибирской музкомедии, где я тогда работал, было два комика. Один из них уехал в столицу, а другого приступ цирроза схватил. А вечером спектакль! Что делать, согласился подменить. Три часа репетировал, вечером сыграл – большая была роль, французский консул в спектакле «На рассвете». Наши комики были толстые, кое-как мне их костюмы уплотнили – взмок весь! (Смеется.) Но с тех пор так и переключился на простаков. В Красноярске из подобных героев играю Пеликана в «Мистере Икс», Зупана в «Цыганском бароне» – работы хватает. Честно говоря, праздники не жалую, мне больше по душе спокойные рабочие будни.
В актерской профессии я вообще человек восприимчивый и гибкий, готов с интересом воспринимать что-то новое. Спокойно реагирую, когда режиссеры осовременивают классику – лишь бы это было нескучно. Если надо, могу раздеться на сцене, хоть в ластах ходить – но это должно быть оправдано! А так у нас в театрах сейчас все больше сплошное выдрючиванье – режиссеры себя показывают, такое ощущение, что ни до актеров, ни до публики им дела нет…
Бегом от болезней
– Уже почти сорок лет, как увлекся моржеванием. В 61-м приехали с другом работать в Иркутск, пришли на Ангару. Конец августа, пляжа в городе как такового нет, вода ледяная – никто в ней не купается. В Енисее температура 9–10 градусов, а у Ангары и Байкала – 3–4, и зимой, и летом. Но нас это не остановило – местные сразу распознали, что мы приезжие! И в Байкале потом купался, и в Северном Ледовитом океане льдины разгребал. Здесь мы с нашим знаменитым «моржом» Юрой Лопатиным не раз вместе плавали. Правда, сейчас я в Енисее купаюсь только летом – зимой здоровье не позволяет.
Я вообще человек спортивный. Второй год хожу в «Экселент», качаю мышцы по полтора часа, потом столько же времени в бассейне. Окружающие только удивляются: «Игорь Александрович, такое впечатление, что у вас завтра соревнования!» (Смеется.) Но артист всегда должен быть в форме – на пенсию я не спешу. Тягаю штангу в 80 килограмм – лучше умереть под штангой, чем от болезней.
Елена Коновалова, "Вечерний Красноярск"
фото из архива театра