Режиссер — Александр Сокуров
В ролях: Йоханнес Цайлер, Антон Адасинский, Изольда Дюшаук, Ханна Шигула, Георг Фридрих, Флориан Брюкнер
Продолжительность — 134 мин
«Фауст» Александра Сокурова — произведение с нешуточно впечатляющими рекомендациями. Новое, смелым образом авторское прочтение бессмертной классики, триумф последнего венецианского кинофестиваля, венец растянувшейся более чем на декаду так называемой «Тетралогии власти», в которой Сокуров небанальным образом исследовал судьбы великих людей, обремененных властью — от подобного набора референций как-то сам собой начнёшь потихоньку съеживаться перед этаким титаном мысли и интеллектуального труда.
«Фауст», как выясняется, совершенно не против такого положения дел. Он действительно высится над всеми нами, простыми смертными — и взирать на нас ему не то чтобы даже не по чину или не по статусу, а практически западло.
Вместе со сценаристом Юрием Арабовым Сокуров выворачивает миф о Фаусте и Мефистофеле наизнанку. По их версии, ещё неизвестно, кто страшнее — вертлявый Мефистофель-Искуситель, которого здесь, кстати, так ни разу и не называют его именем, или томимый вечной жаждой чего-то большего — во всех смыслах, в физическом, плотском, интеллектуальном, духовном — доктор Фауст, предстающий этаким окрысившимся на мироздание непризнанным художником. Вернее, известно точно.
Не знаю, замечают ли авторы «Фауста», но под выбранным ими углом у них, по сути, получается внезапная зеркальная версия «Неба над Берлином» Вима Вендерса. Там ангел, очарованный человечеством, терял свои ангельские доспехи и счастливо становился простым смертным. Здесь человек, не способный удовлетворить свою жажду ничем человеческим (даже тем, в обретении чего ему требуется помощь дьявола), надевает доспехи и уходит в метафизические горы, по пути отрицая не только мир человеческий, но и мир потусторонний. Тот факт, что большая часть текста фильма представляет собой краткий конспект различных философских трактатов, зачитываемых за кадром задумчивым голосом на немецком, лишь усиливает непреднамеренно-забавное сходство двух картин.
Предположительно, в этих метафизических горах сокуровский Фауст и сливается с героями предыдущих частей тетралогии власти (а это, напомню, Гитлер в «Молохе», Ленин в «Тельце» и японский император Хирохито в «Солнце»), становясь этаким общечеловеческим предтечей истории о том, как человек теряет всё человеческое в вечной погоне за бесконечной властью. По крайней мере, такую трактовку предлагают, (надеюсь) не сговариваясь, большинство отечественных критиков. Однако рассматривать именно «Фауста» в контексте истории о взаимоотношениях человека и власти в отличие от трёх предшествующих картин можно только умозрительно. Хотя бы потому, что человечество в картине Сокурова представлено таким образом, что не отречься от него по итогу к чёртовой (простите за каламбур) матери могли бы лишь обладатели самых фантастически стойких нервов.
Где-то в первой половине «Фауста», затянутого вечной сокуровской коричневатой дымкой (в которой образованные зрители видят сознательную аллюзию к средневековой европейской живописи, а зрители попроще издевательство над собой и своими органами зрения), случается такой как бы проходной эпизод. Двигавшиеся навстречу друг другу похоронная процессия и повозка со свиньями сталкиваются в слишком узком для обоих тоннеле — и в какой-то момент в истерических попытках разъехаться чинные поначалу участники процессии начинают буквально всхрюкивать почище смиренно ожидающих разрешения своей судьбы животных.
В этом моменте взгляд художника на человечество более-менее кристаллизуется. И доктор Фауст, постоянно всем недовольный, бесконечно задающий мирозданию не только вечные духовные вопросы, но и не менее вечные «А деньги-то где?» и «Ну и куда теперь?» (понимаемое, разумеется, в максимально широком смысле), получается одновременно и самым концентрированным мизантропом из всех, и плотью от плоти всего того, что он так рьяно отрицает. Тут видится не очень намеренная оговорка автора. Детальная, грандиозно выписанная и тщательно продуманная, как бывает только с самыми любимыми и застарелыми патологиями, мизантропия автора заполняет экранное пространство куда сильнее и богаче, чем трагедия коррумпированного собственной жаждой власти попавшегося под руку классического героя.
То есть, «Фауст», эпическое, с нечеловеческой виртуозностью снятое эпическое полотно по мотивам бессмертной литературной классики, в итоге оказывается кинематографическим аналогом чьего-то непрестанного бубнежа себе под нос. Авторский устный перевод Сокурова с немецкого, кстати — неспешный, пропускающий половину текста, выполненный с небрежно-снисходительной интонацией человека, вынужденного два часа на пальцах объяснять прописные истины сильно не догоняющей аудитории — только усиливает это конечное впечатление.
Вердикт Кочерыжкина — монолитное мизантропическое полотно по мотивам классики — густое, непролазное, неприятное
