Театр, как известно, начинается с вешалки.
А книга – с «корочки», ага.
Еще Саша Черный в статье «Новейший самоучитель рекламы» от 1913 года писал:
«Обложка – душа книги. Если прохожий заметит в книжной витрине на другой стороне улицы пятно цвета раздавленного попугая и неудержимо потянется к нему, как к зарезанной автомобилем на площади лошади, - значит, обложка удовлетворительна. Заглавие должно быть не менее выразительно: «Четыре пуговицы», «Книга для крокодилов», «Кто и что?». Для сборника стихов предпочтительнее что-нибудь узывное и тугопонятное: «Пусть лилии молчат», «Филь», «Арфы из шарфов» или «Шарфы из арф» (по вкусу). Имя автора следует печатать такими крупными и необыкновенными буквами, чтобы все соседние вывески поблекли от зависти».
Издатели книги Уильяма Гэсса «Картезианская соната» сделали все, чтобы ее никто и никогда не купил.
Мало им было заунывного названия произведения, ассоциирующегося с картезианскими не то впадинами, не то ущельями (виной тому – пожизненная приверженность автора к философии картезианцев); им показалось необходимым обозвать сборник новелл романом (ну да, заунывному названию – заунывный объем…); и превратить четыре законнорожденных новеллы Гэсса в шесть (расчлененка, однако…).
Хочется обратить внимание и на горе-рецензентов издательства «Аст», охарактеризовавших «Картезианскую сонату» как «сборник концептуально связанных сюрреалистических новелл-притч, изящно и тонко иллюстрирующих постулаты декартовской философии…»
Думаю, после такого обвинения ни в чем не повинную книгу решится прочитать только студент философского факультета в период сессии, да и то в надежде найти под обложкой универсальное пособие «Декарт для чайников».
И пусть не в правилах книжного рецензента уделять внимание «раздавленным попугаям на обложке», тут я промолчать не могу. В конце концов, право на адвоката имеет каждый. Тем более что Гэсс - отнюдь не Чикатило от литературы.
Доктор философских наук, одно название диссертации которого ("Философское исследование метафоры") способно повергнуть в ступор преподавателя русского языка и литературы, Гэсс называет себя «платоником от литературы, находящимся в постоянном поиске чистых форм».
«Сонату» он писал 30 лет, и, надо полагать, замуровал в ее четырех новеллах столько чистых форм и философских выкладок, что читать книгу за обедом или, упаси Боже, в очереди к зубному технику просто грешно. Все равно не поймете.
Другое дело – умыться, надеть вязаную жилетку, сесть с прямой спиной за прибранный письменный стол (словом, расположиться в системе декартовых координат), и погрузиться в бесконечные страницы, не отягощенные красными строками.
Только не нужно думать, что автор – этакий «безумный проф», сочиняющий занудную тарабарщину на никому не понятном языке философских терминов и понятий (сим благородным делом он занимается в рамках своей научной работы).
Гэсс делает все, чтобы его новеллы были актуальны для читателя.
Так, рассуждая о декартовой трансцендентальной сущности идеи отмщения, он между делом пишет:
«Оч-чень хорошо… вы научились признаваться в своем невежестве. Вообще-то бывает, что человек может гордиться своим незнанием, например, игры в кегли. Эта позиция сильно обескураживает особ, которые уверены в своем превосходстве из-за того, что умеют готовить витаминный салат или собрали огромную коллекцию марок. Неплохо также не читать книги или не видеть фильма, про которые все говорят. Не быть опрятным. Иметь водительские права, но не иметь автомобиля. Не быть со всеми…»
«Впоследствии Пеннер прочел книгу Джорджа Оруэлла «Париж и Лондон вдоль и поперек» и признал, что многие выходки поваров и официантов относительно клиентов принадлежали к тому же классу возмездий сомнительной чистоты, что и его фокус с носками: повара могли плюнуть в суп. Обрабатывать мясо грязными руками, слизывать мясной сок своими сладострастными языками…»
(«Мастер тайных отмщений»)
Чак Паланик со своим «Бойцовским клубом» просто отдыхает.
Напоследок мне хочется воскресить-таки первородную структуру книги и вернуть новеллам их законные имена.
Итак, три рассказа «Надпись на стене», «Ясновидица» и «Ну зачем ты, зачем?» - это, на самом деле, один. Называется он, как ни странно, «Картезианская соната».
А рассказ «Эмма в строфе Элизабет Бишоп» - ни что иное, как новелла «Эмма входит в стихи Элизабет Бишоп».
А вообще, суть книги, несмотря на ее «разодранные» части, не меняется. Это вечные философские рассуждения о природе материи, реальности мысли и реальности реальности, и об ассоциациях, рождающих ассоциации, рождающих ассоциации, да.
Анна Андерсен
