Для московского хореографа Геннадия Малхасянца «Мадам Баттерфляй» стала первой постановкой в опере. Может быть, поэтому в его спектакле значительную роль играет не только музыка и вокал, но также и… балет! Насколько допустима подобная жанровая эклектика?

Сегодня это не возбраняется, – считает режиссер. А для данной оперы, как мне кажется, балет вообще очень значим: убрать его – и все будет слишком традиционно… Понимаете, в работе с известным материалом приходится быть особенно деликатным. Но все равно необходимо найти свое решение.

В чем особенности вашего, Геннадий Гараевич?

Ко многому обязывает исполнение оперы на языке оригинала, на итальянском. Да, над сценой высвечивается русский перевод. Но мы стремимся, чтобы зрители и без слов поняли, о чем поют артисты, – за счет их пластики, отдельных мизансцен. И сама музыка Пуччини позволяет сделать образ спектакля несколько символичным. Не случайно он начинается не с привычной увертюры, а с барабанного шоу – это некий ритуальный молебен. Трагедия Чио-Чио-сан – не просто в том, что она отвергнутая гейша, но еще и клятвопреступница: ради любимого человека она даже отрекается от веры своих предков. А ее дядюшка Бонза, служитель храма, у нас становится символом этой веры.

Синтоизма?

Абсолютно не важно – веры как таковой. И отсюда еще одна тема: предательство американского офицера, которое в финале приводит его к глубокому раскаянию – он искренне потрясен тем, что погубил Чио-Чио-сан. Они оба нарушают клятву и несут за это кару: она предает веру, он – любовь. Она умирает, он обречен жить с осознанием своей вины.

Вопрос, что хуже…

Хотелось бы, чтобы зрители это прочувствовали, определили для себя. Кстати, у нас Чио-Чио-сан погибает не от удара кинжала – с этой героиней он у меня никак не соединяется. Хотя кинжал в декорациях присутствует, но не более чем как символ. А погибает она от безысходности.

Не самоубийца, а жертва?

Да, ей просто не осталось ради чего жить. Любимый изменил, сына пришлось отдать, друзья и близкие отвернулись… Даже верная служанка Сузуки ее покидает. Тоже очень интересная героиня. В других версиях это обычно подруга Чио-Чио-сан, солидарная с ней во всем, оплакивающая ее судьбу. Я укрупнил образ – сделал ее эмблемой печали и вечного горя. Она знает все наперед про жизнь своей госпожи, все время твердит ей: «Он не вернется, боги мне сказали». Сузуки очень религиозная. И отсюда в ней расколотость между любовью к Чио-Чио-сан и верой.

Еще я через весь спектакль постарался провести заметную линию маклера-свата Горо – он, как и Бонза, и Сузуки, тоже становится неким символом. Ввел его во второе действие. У него там нет слов, но Горо как тень следит за Чио-Чио-сан – она для него по-прежнему товар. Он играет судьбами, крутит паутину, сталкивает людей, преследуя свою выгоду. И тем страшен и значителен этот персонаж. На мой взгляд, Борис Сабиров очень неплохо справляется с этой ролью.

А что вы скажете об исполнителях главных партий?

Светлана Левчук, на мой взгляд, вполне смогла бы спеть Чио-Чио-сан даже в масштабах страны. Эта партия соединяет в себе очень много нюансов – через вокал нужно передать настроение, безысходность трагедии героини. Очень трудно нести нагрузку драматургическую и вокальную. Но она достойно справилась с испытанием.

Вообще, на репетициях у артистов была большая ломка. Если люблю – значит, держу за руки, ненавижу – отвернулся. Все чересчур буквально! Спеть и сыграть одновременно – это было проблемой. В опере почему-то чураются такого подхода – мол, мы же не драматические актеры! Но это театр, здесь все должно быть в комплексе.

И танцы опере не помеха?

В «Мадам Баттерфлай» они сами просятся – там такая шикарная музыка! Меня даже удивляет, что никто не использовал в ней хореографию со времени создания этой оперы. Хотя какие-то танцевальные сцены нередко присутствуют в оперных спектаклях, в этом я не оригинален. Здесь же балет помогает заполнить паузы. Опера написана в трех действиях, мы же объединили второй и третий акт. Чио-Чио-сан ждет Пинкертона всю ночь, и если разбить сцену походом публики в буфет, считаю, что ощущение ожидания сотрется. И в это ее ночное ожидание вплетается балет: ночные бабочки – традиционный японский танец с веерами, любовные пары – мечты героини… Их дуэты выстроены по образу иероглифов – сдержанные, соединены с пластическим модерном. Есть еще и танец дневных бабочек. Хореографией в спектакле, к моему большому облегчению, занималась моя дочь Юлиана – она замечательный балетмейстер, и я мог полностью на нее положиться.

Геннадий Гараевич, а в чем для вас современность использования тех или иных постановочных приемов?

Знаете, я очень аккуратен с этим словом. Современно все, что хорошо. А не просто бездумное использование каких-то деталей сегодняшнего дня. Меня тут недавно спросили: а будут ли на гейшах мини-юбки? (Смеется.)

Нет, мой спектакль – классический вариант с элементами шоу. Но не в эстрадном понимании этого слова – я просто укрупняю образы героев. Например, прежде голос Чио-Чио-сан мы впервые слышали из-за кулис. Я же сразу вывожу ее на сцену – свою первую арию она поет на глазах у публики. Точно так же и Бонза: как можно быстрее вывожу его из-за кулис и обставляю этот выход ритуальными знаками – образ сразу приобретает объем. Слово «шоу» напрямую не произносится, но оно здесь присутствует, согласитесь? Возможно, в этом и есть современность… Но именно так мне увиделась музыка Пуччини – она очень эмоциональная, и сама пробуждает фантазию.

Премьера, еще премьера!

Две премьеры Красноярского театра оперы и балета – «Спартак» и «Мадам Баттерфлай» – стали мощным финальным аккордом завершающегося сезона. К удачам театра в балете мы уже как-то привыкли. Но последняя оперная премьера подтвердила, что и о кризисе этого вида искусства говорить преждевременно.

Единственное, о чем накануне выпуска спектакля несколько сожалел режиссер «Мадам Баттерфлай» Геннадий Малхасянц, – постановки не развели по времени, премьеры следовали буквально одна за другой! Оркестру, плотно занятому репетициями «Спартака», было не так-то просто перестраиваться в столь сжатые сроки. Но премьера показала, что эти опасения оказались преждевременны. А показ обоих спектаклей в рамках фестиваля «Звезды мировой музыки на Енисее» привлек к ним дополнительное внимание публики – на всех премьерных показах был аншлаг!

Ни «Спартака», ни «Мадам Баттерфлай» особо представлять нет необходимости – произведения Хачатуряна и Пуччини давно стали признанной классикой в мировом искусстве. Но «Спартак» задолго до премьеры вызывал ажиотаж уже потому, что в Красноярске его ставил сам автор либретто и хореографии, легендарный балетмейстер Юрий Григорович. Его ученик, художественный руководитель Красноярского театра оперы и балета Сергей Бобров, посвятил выпуск этого спектакля в нашем городе своему учителю.

«Спартак» практически полностью (за исключением, может быть, отдельных нюансов в хореографии, откорректированной с учетом индивидуальности местной труппы) повторяет знаменитую постановку Григоровича в Большом театре в 1968 году – тогда этот спектакль произвел настоящий фурор. И сегодня ощущение некоторой ретроспективы от его просмотра невольно присутствует – кажется, что видишь все не на сцене современного театра, а по телевизору. Но гораздо сильнее впечатление от того, как выросла наша труппа – «Спартак» стал для нее очень непростым испытанием. Кстати, в этом балете на сцене театра успешно дебютировали и некоторые артисты Ансамбля танца Сибири им. Годенко – в «Спартаке» очень многое держится на мужском кордебалете, и набрать такое количество воинов в одной труппе под силу разве что столичным театрам. В Красноярске творческий союз двух коллективов явно на пользу обоим – солисты из театра танцевали в спектакле ансамбля «Грезы любви».

Кстати, что забавно, при выпуске последних премьер в оперном не обошлось без трагикомических казусов – в обоих случаях главные герои погибают. Как пошутил по этому поводу Геннадий Малхасянц, «в криминальной хронике Красноярска – убийство и самоубийство, жертвы – Спартак и Чио-Чио-сан. Заказчик обнаружен – следы привели в театр оперы и балета. Найдены и киллеры – Григорович и Малхасянц».

Герои погибают, но спектакли остаются в репертуаре. И, судя по восторженным овациям зрителей, забвение им не грозит.

Елена Коновалова, "Вечерний Красноярск"
фото Андрея Минаева