Опера в 3-х действиях с одним антрактом, 2 часа 15 минут
Ожидание «Риголетто» — это всегда ожидание чего-то грандиозного и впечатляющего: мощного харизматического вокала в сочетании с пышными декорациями и изысканным музыкальным сопровождением. Представьте, что вас пригласила на званый ужин какая-то персона калибра наследного принца Монако, и сие по умолчанию означает только лучшие вина, только лучшие блюда, только лучших менестрелей. Важно, однако, чтобы сиятельный хозяин не оказался самозванцем. Постановка болгарского режиссера Пламена Карталова из Софийской оперы производит впечатление трапезы у недавно разорившегося аристократа — или медленно богатеющего провинциального дворянина, кому как будет угодно.
Первая перемена блюд — ощущения от оркестра под управлением Александра Косинского. Кажется, что маэстро дирижирует ленивым морским прибоем; все драматические контрасты, все мелодические выпуклости оперы старательно сглажены, мягкие музыкальные волны плещутся у артистов где-то в районе щиколотки, избегая как излишней патетики, так и чрезмерной игривости. Бойкость и звонкость чувствуется лишь единожды — во время знаменитого «Сердца красавицы», однако и здесь она во всех отношениях лаконична. Вместе с тем на низких нотах оркестр накрывает певцов с головой, и уклониться от поднявшейся волны не в силах ни один солист.
Сценографически спектакль решен затейливо, но при этом вполне классично — это обрамленное колоннами пространство с поворотным кругом, на котором располагается высокий помост со ступенями. В финальной части первого действия по разные стороны этой плоскости режиссер разводит герцога и его шута; во втором действии на дальнем конце помоста образуется проход в притон Спарафучиле, а перед дверьми в тоске и трепете притаится несчастная Джильда. Для превращения в пиршественную залу достаточно обернуть названную конструкцию скатертью и наречь столом — никакого лоска при условной художественной ценности. Помост обит каким-то ужасным материалом, издалека напоминающим блестящий черный целлофан; словом, грубая техническая декорация, место которой где-нибудь на задворках сцены, но никак не в центре зрительского внимания. Резкий контраст с действительным костюмным великолепием очевиден. Ровно в такой же степени контрастируют однообразные проходки солистов во время исполнения ими арий и эффектные драматические постановки сюжетов с участием хора.
Вокал в случае с такой оперой как «Риголетто» вряд ли можно уподобить десерту, но любую метафору принято выжимать до основания. Евгений Балданов в качестве герцога Мантуанского легок, свеж и ветрен, порой перемещается по сцене воздушными прыжками, однако распевается только ко второму действию; он постоянно гаснет и теряет уверенность при соприкосновении с хором или другими персонажами, отчего образ высокорожденного вертопраха становится легковесным, чрезмерно простым. Есть у него в этой постановке занятный антипод — убийца Спарафучилле; вот в ком чувствуются сила и подлинная стать! Могуч и зловещ Олег Алексеев в центральной партии горбатого шута Риголетто — его выразительная вокальная декламация иногда заставляет забыть о неказистых интерьерах спектакля. Мрачное очарование этого персонажа так велико, что в какой-то момент он, как фигура страдательная, значительно убавляет в своем трагизме, отчего сочувствовать ему становится непросто. Наконец, одну из лучших партий за последнее время исполнила Вера Баранова — её звенящая Джильда, возможно, не в меру рассудительна и не так юна, однако напоена нескрываемой свежестью.
Думается, если бы режиссер-постановщик спустя некоторое время увидел свой спектакль не в качестве творца, но будучи приглашенным гостем, то не единожды упомянутая разница между лоском и бедностью бросилась бы в глаза и ему. Тогда бы и стоило задать ему вопрос: богатеет наш условный дворянин или нищает?
Евгений Мельников,
фото: http://opera.krasnoyarsk.ru
