Первые два дня «Айседоры» позади: Челябинский театр представил два противоположных по смыслу спектакля, а израильская танцовщица надела на голову туфлю — все самое интересное в нашем обзоре.
«Поцелуй меня дважды» (Елена Пришвицина, Владислав Морозов, Челябинский театр современного танца)
На сцене мужчина и женщина, вокруг — повышенная предметность: трансформирующаяся лампа в руках танцоров освещает нужные места, оставляет паузы света в темном пространстве, вращающийся на полу стул уверенной рукой превращается в пластический предмет. В какой-то момент взаимных подбрасываний, рывков, сгибаний, мимолетных прикосновений, грубых толчков в действие включаются два мешка, которые танцоры выносят на плечах и которые символизируют в прямом смысле какую-то ношу. Сначала они становятся препятствием между, потом — устойчивой и симметричной точкой для взаимодействия. После танцовщица переодевается в огромное шуршащее платье, полами закрывающее большой круг у ее ног, она ложится на эти мешки и в процессе почти рождения преображается.
В какой-то момент пространство заволакивает дым, в центр с потолка бьет луч прожектора, образуя большой круг, по краю ползет мужчина, а в центре полосует руками воздух женщина. «Поцелуй меня дважды» — очень гендерная история, заканчивающаяся туфлями, поблескивающими на фоне скудной сцены. Двоих более чем достаточно, чтобы рассказывать такие вещи, и надуманность их первых противоборств скрадывается их внутренним — по отношению друг к другу — сгоранием.
«Возвышаясь над...» (Мария Грейф, Андрей Зыков, Челябинский театр современного танца)
Спектакль открывается почти балетным танцем, затем танцовщики множатся, синхронно и воинственно создавая какую-то древнегреческую пластику. В основе сюжета — «Гранатовый браслет» Куприна: дореволюционная Россия, балы, парады, черные костюмы, застегнутые на все пуговицы. То босые, то обутые танцоры быстро переодеваются, из-под кителей видно юбки (это усиливает общую абсурдность), сквозь мягкий желтый шелк проглядывают тела. Пустая сцена сменяется величественной конструкцией — какой-то пыточной, где мужчины подвешены и быстро крутятся вращении от рук женщин, или женщины крутятся, а мужчины в их ногах бьются в конвульсиях и падают, едва поднявшись, опять и опять. Люди возвышаются друг над другом, над случайностями, над той самой из первого спектакля предметностью. Пять пар выстраиваются в линии, сходятся, расходятся, в круге (внешнем) мужчины берутся за руки, а женщины строят какие-то фигуры, цветы распускаются, время останавливается.
Напоминает все это не Куприна, а что-то вроде Кафки: строгость формы, выбивающаяся из системы красота, прорыв железной клетки в реальность в какой-то момент становится осязаемым, на спины мужчин приклеиваются табуретки, и женщины на них танцуют. Есть в этом дисгармония, противопоставление — черного и желтого, босых ног и шелковых платьев, звуков дождя и финальных аплодисментов.
«Mr. Nice Guy» (Анат Григорио, Израиль)
В глубине сцены стоит женщина, закутанная в леопардовой расцветки шубу, улыбается, смотрит в зал — так она простоит, не двигаясь, минут десять, пока зрители заполнят партер, рассядутся и замолчат, когда выключат свет. Так из глубины сцены и из глубины времени начнется сольный перформанс Анат Григорио.
Красивая женщина, тонкая, как с картинки, несколько раз упадет на спину, повертится на сцене в туфлях, затем мужской голос откуда-то из глубины будет давать ей команды, которые она выстоит, извиваясь, лицом к зрителям. «smile!», «smile!», «more sexy!», повернуться, поднять ногу, поднять голову, потрясти попой, идти вперед спиной, медленно опуститься к полу и еще smile, smile, smile. Она, как пластичная кукла, будет подчиняться, до крайности контролируя собственные растяжения, так что даже почувствуется, насколько они ей (не)легко даются. Мужской мир, доминирующий над женским, данный только закадровым голосом, не существует, но указывает.
Женщина следует приказам — одевает туфлю на голову, хрюкает, гавкает, преувеличивает и так самый попсовый женский образ поющей с придыханием на «ххххэппи» Мерлин Монро, только еще больше придыхания, еще больше секса, вместо развевающегося платья — шуба с широкими рукавами, с очевидно читающимися женскими модельными позами и привычками. Все это обрывается молчаливой хореографией, когда голос, наконец, прекращает давать команды, и загнанная, как лошадь, которых пристреливают, Анат Григорио, сотрясаясь всем телом, до дрожи в руках, в суставах — до дрожи зрителей — станет заворачиваться, как в одеяло, в сцену. Шуба превратится в капкан — в рукав попадет нога, туфли раскинутся по сцене, в задравшемся платье станет видна грудь, от попытки вырваться собьется прическа. Потрясающая волна силы, с которой хореограф и исполнитель проталкивают в мир не собственную фигуру, но идею индивидуальности, захватывает моментально. Очевидно, что отношения полов могут решаться даже участием только одного человека: иногда вполне достаточно отвечать на команды постанывающим вздохом, поправлять вырез платья и петь «калинка-малинка», закрутившись в большом диаметре сцены.
Сегодня в ТЮЗе состоится соло-перформанс Нейджелы Яткин (США), поставленный специально для фестиваля на тему вечных шекспировских вопросов, с видеопроекциями на теле танцовщицы. Завтра в рамках фестиваля пройдет конкурс хореографов, а 30 апреля выступит танцевальная компания Диалог Данс со спектаклем о четырех человеко-зверях, поставленный бельгийским хореографом.
