— Здесь не тюрьма, — твёрдо ответил Артём. — Здесь создают фабрику людей.
Тогда людей сажали в земляные ямы и держали, как червей, в земле, пока они не подыхали.
А здесь даётся выбор: либо становись человеком, либо...
— Ага, либо мы тебя перемелем в порошок, — добавил Эйхманис.
Роман Захара Прилепина о Соловецком лагере особого назначения пышет жизнью и здоровьем как большое, ладно скроенное человеческое тело. Среди серых бараков, монастырских озер и брусничных лесов, под клекот обнаглевших чаек первый начальник первого советского лагеря Федор Эйхманис пытается реализовать эксперимент по перековке человека. Получается, по замечанию одного из заключенных, цирк в аду, где есть театр и библиотека, но также карцер и штрафной изолятор, а в расположенном над расстрельными помещениями магазине торгуют мармеладом и английскими булавками; где одни ухаживают за розами на клумбах и разводят кроликов, а другие тягают из воды бревна и выкорчевывают кладбищенские кресты. Время действия — 20-е годы, аккурат после Гражданской войны, контингент соответствующий — колчаковские офицеры, недавние студенты, духовенство, проштрафившиеся чекисты и множество уголовников. Из головы одного такого уголовника — молодого Артема Горяинова, севшего за убийство отца в бытовой драке, мы и наблюдаем окрестную фантасмагорию: свирепую, совершенно авантюрную, подчас безобразную.
Композиционно роман выстроен очень просто — вдоль жизненной линии Артема, которая рассекает лагерные будни неровной восходящей чертой. Благодаря череде случайных совпадений, молодецкому задору и желанию не опаскудиться окончательно, сильный и жизнелюбивый персонаж избегает большинства опасностей и существует фактически как герой плутовского романа: укрощает блатных, боксирует в спортивной роте, ищет монастырские клады, сторожит морских свинок, ухаживает за лисами на далеком острове; более того, заводит роман с чекисткой Галиной, любовницей самого начлага. «Вы задуманы на долгую жизнь. Не будете совершать ошибок — всё у вас сложится», — сообщает ему как-то раз товарищ по роте. Ошибок вспыльчивый и увлекающийся Артем совершает, пожалуй, с преизбытком — особенно для мира, где тебя в любое следующее мгновение могут скомкать как ягоду в руке — но от случая к случаю все как-то разрешается. Он умудряется миновать как заточки в бок, так и красноармейской пули, невредимым выплывает из заговоров, избегает незавидной участи сексота — неуязвимый человек-камертон, который резонирует в такт множеству местных мелодий; скорее одухотворенная функция, нежели чем сюжетная проблема.
Вместе с тем Прилепин в очередной раз вычерпывает из авторской мифологии то, что представляется ему парадоксами национального характера и щедро льет эту субстанцию в форму своего героя. Обладая чутким умом, тот готов вопить и прыгать от восторга в присутствии сиюминутного авторитета; способен как вступиться за слабого, так и подвергнуть того изощренным издевательствам; в нём нет жалости, поскольку её заменяет «чувство такта по отношению к жизни», и нет любви, потому что её заменяет страсть. Он обитает в реальности, никак на неё не воздействуя, отчего психологически почти не изменяется, несмотря на все свои злоключения — только забивается поглубже внутрь телесной оболочки. И вместе с тем, он одержим мыслями достоевского толка — таится ли в сердцевине его души ядовитый червь? что есть счастье и что есть бог?
Ответы на эти вопросы рассыпаны по тексту щедро, без оттяжки, сталкиваясь и перечеркивая друг друга ежечасно; благо, мир Соловков населен плотно и разнотравно. Каждый второй монолог здесь является по-своему программным, каждый второй персонаж не просто существует, а своим существованием выталкивает в философскую плоскость сермяжную жизненную правду. Организм романа, как кровеносными клетками, насыщен остроумными сюжетами, блестящими бытовыми зарисовками, потрясающими по накалу и драматичности этюдами человеческих пороков, наконец, живописными портретами персонифицированных точек зрения на эпоху — и на лагерь как на лабораторный стол этой самой эпохи. Эйхманис считает его общественной фабрикой, выстроенной по принципу военного коммунизма; биолог Троянский — лабиринтом для бесприютных душ, игумен Иоанн — ветхозаветным китом, из чрева которого спасутся лишь избранные, поэт Афанасьев — зубастым чудовищем, перемалывающим всех без разбору и никого не отпускающим, Василий Петрович из «белой» контрразведки — пространством нового мифа, куда переползла Россия.
В романе ни на мгновение не прекращается движение, ибо автор раз за разом швыряет что-то страшное и опасное в самую середину оркестровой ямы; поднимающийся оттуда мелодический гул вперемешку с руганью увлекает подобно лучшим произведениям классической литературы. Здесь нет ни нравоучительного пафоса, ни прославления тех или иных путей к спасению, нет авторской ненависти или авторской злости — только какая-то отстраненная, но очень понятная нежность; к кусачей дворовой собаке, к озлобившемуся сокамернику на нижней полке, к урке-кровопийце, к батюшке-попрошайке, к попавшему в застенки бывшему палачу, к тихо скребущейся в окно лисице; ко всем вообще. «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел», — заключает Прилепин на последней странице романа.
На коленях стояли священники, крестьяне, конокрады, проститутки, Митя Щелкачов, донские казаки, яицкие казаки, терские казаки, Кучерава, муллы, рыбаки, Граков, карманники, нэпманы, мастеровые, Френкель, домушники, взломщики, Ксива, раввины, поморы, дворяне, актёры, поэт Афанасьев, художник Браз, скупщики краденого, купцы, фабриканты, Жабра, анархисты, баптисты, контрабандисты, канцеляристы, Моисей Соломонович, содержатели притонов, осколки царской фамилии, пастухи, огородники, возчики, конники, пекари, проштрафившиеся чекисты, чеченцы, чудь, Шафербеков, Виоляр и его грузинская княжна, доктор Али, медсёстры, музыканты, грузчики, трудники, кустари, ксендзы, беспризорники, все.
Кроме «Обители», на сайте ЛитРес вас ждут еще 380 000 книг
Кинорецензия: «Восьмерка»
«Восьмерка», Захар Прилепин
«Черная обезьяна», Захар Прилепин
