Метафора всей этой сумбурной, населенной и вязкой почти ночи почти про театр, больше похожей почти на цирк, была заключена в первом выступлении на площадке contemporary dance. Культура вообще — наша глобальная память, позволяющая не придумывать заново правила театра. Двусторонняя система (когда с одной стороны кто-то говорит, а с другой кто-то сидит и смотрит) — это не от тоталитарного стремления обезножить зрителя, а от того, что иначе не будет видно актера. ТЮЗ удачно преодолел это в «Подростке с правого берега», усадив зрителя на сцену и закрутив его по миниатюрам из жизни, но, тем не менее, — усадив. Музейная ночь, нарушив основную структуру театра, разрушила границы между актером и зрителем.
По большому счету, достаточно было остановиться и всмотреться, чтобы понять — зритель тоже стал актером: во время того, как танцевали в залах, где обитает ЕлиКука, почти все зрители взбирались на сеновал фотографироваться. Даже разложенные на вершине яблоки для выступления никого не смущали, люди брали их в руки и становились участниками этого огромного ночного танца. Viewpoint, отличающиеся от других людей внешне только тем, что ходили босиком, сначала не привлекли вообще ничьего внимания. Издалека можно было увидеть, как под музыку началось действо, как они метались справа налево, слева направо, снимая красный свитер и надевая его, пока, наконец, оставшаяся в красном девушка не начала танцевать — тогда прохожие (еще не зрители) стали оглядываться, озираться, отходить, освобождая дорогу, постепенно выстроились стены (уже из зрителей), и закончилось все так же внезапно, как началось. То же самое можно было наблюдать залом выше: полиэкран, люди расселись по рядам, ожидая появления на сцене оперы «Бойе», артисты оказались справа, плохая акустика не давала слышать издалека, а конструкция зала — подойти достаточно близко. Редко вступающие звуковые и ударные на противоположной оконечности; стоящие этажом ниже, но просматривающиеся скрипачи; снующие туда-сюда репортеры; как по команде вытягивающиеся на звук сидящие люди. Действие целиком не видно никому, и получается, что «Бойе» как мозаика частностей внутри впечатлений каждого, которую никто никогда не соберет.
Почти театр — это вавилонское столпотворение, и на самом деле интереснейший опыт театрального действия, как будто организованного самой толпой. Задержка по времени большинства интерактивных вещей, встреча в коридоре прохожих, смутно напоминающих актеров, и попытка угадать, действие это или случайность, иногда (жаль не везде) отсутствие каких бы там ни было театральных костюмов и одинаковое, почти организованное поведение пришедших (очередь за кофе, очередь, чтобы надеть на голову большого червя, очередь, чтобы сфотографироваться со скелетом) — громадный перформанс. За пришедшими следят тысячи людей со светящимися глазами — это и «Колизей» Виктора Сачивко (междуэтажье Светелки), где со всех сторон нарисованы одинаковые лица, и смотрящие друг на друга случайные зрители. Ощущение зала теряется, остается только сцена.
