Андрей Рудьев: «Современный художник - это успешный бизнесмен»

«Кто ж с утра такие деньги рисует?!» — официантка в кафе, где мы встречались с Андреем Рудьевым, озадаченно смотрела на тысячную купюру, сомневалась, найдется ли сдача — с утра, когда заведение только открылось, а значит, выручки еще нет… Реплика официантки оказалась точно в тему. Рудьев — художник, рисует, конечно, не деньги, но за деньги и именно о деньгах говорил, пересчитывал на них современное искусство. Получилось дорого.

Холст-масло и хлеб с маслом

Художник не должен быть голодным, Андрей?

Это клишированное обывательское представление: художник — непременно бородатый, в берете — сидит в мансарде и на грязненьком холстике, натянутом на самодельный криво сколоченный подрамник, пишет какие-то оплывшие, плачущие свечки… Нет! Такой образ был верен лет 20—30 назад, когда в искусство шли исключительно из романтических соображений, думая о картинах маслом, а не о хлебе с маслом. Однако жизнь изменилась, сейчас художник — это успешный бизнесмен, и его статус подтверждается его продажами.

Но ведь и сидящие в мансардах наверняка остались. Традиционалисты не упрекают современных арт-деятелей в том, что те предали высокие идеалы «за тридцать сребреников»?

Это довольно нелепые упреки. Разве плохо, что человек и в частности художник живет, продавая результаты своего труда? Хотя есть отдельные оригиналы, которые говорят: «Все, что я делаю, — бесценно! Не оскверняйте мое творчество презренным металлом!». Они не выставляют полотна на продажу, годами копят наработанное в мастерских, и это их право, но они не вписываются ни в современные реалии, ни в собственно современное искусство. Сам центр активности искусства переместился из стерильных малолюдных выставочных залов на выставки-ярмарки, такие как «Арт-Кельн», «Арт-Майами» или российская «Арт-Москва» — именно там показываются лучшие актуальные произведения, и именно туда престижно попасть художникам, а не в запасники музеев. Современное искусство вообще шагнуло далеко за пределы золоченой рамы, висящей на музейной стене. Оно пользуется самым разным инструментарием, по сути своей оно связано с философией, социологией, психологией, формально использует техники дизайна, фотографии, видеорежиссуры, не ограничивается в материалах: арт-объекты создаются из чего угодно — из металла, из пластика. Я, например, сделал серию работ из рубероида. Искусство сегодня настолько разнообразно и настолько тесно переплетено с жизнью, что порою сложно провести границу, где жизнь, а где откликающийся на жизнь художественный акт.

Но разве искусство при этом не теряет самодостаточность и очевидность? Для примера. Год назад в Красноярск приезжал Михаил Шемякин. Он рассказывал, как однажды шел мимо нью-йоркской галереи, заглянул в окно, а там мешок с мусором, и Михаил Михайлович задумался: «Это и впрямь мусор, который не вынесли, или это концептуальный шедевр?»

Пример утрированный. Но, разумеется, каждый сам волен решать, как относиться к нью-арту: со скепсисом и неприязнью или с желанием вникнуть. Я тоже не поклонник «концептуальных шедевров», которые становятся понятны лишь по прочтении длинной аннотации, но я и не сторонник нарочитой угодливой простоты. Современное искусство требует подготовленного зрителя, и художники не должны становиться заложниками зрительского невежества. Наоборот, они должны просвещать, помогать восприятию, иначе так и будут творить для узкого круга, а широкая публика, то есть 99% граждан по-прежнему будет отмахиваться, дескать: «Да ну, мазня! Каляка-маляка! Мой внук лучше нарисует». К сожалению, все, что сложнее и непривычнее деревенского пейзажа, вызывает такую реакцию.

Тем не менее, в Москве за последние годы открылось несколько галерей современного искусства, ходить в них стало хорошим тоном, а один дамский журнал заявил, что галеристка — лучшая профессия для модной девушки.

Да, и в Москве, и в Питере, где я живу, интерес к современному искусству, конечно, не массовый, но отчетливый. Этот интерес умело распаляется самими художниками, галеристами, кураторами, арт-критиками, арт-блоггерами — с их подачи искусство действительно превратилось в элемент моды.

Изменчивость моды не смущает? Что если завтра трендом сезона станут, например, библиотеки, и сегодняшние посетители галерей переметнутся туда?

Пусть так. Пусть люди идут в галереи просто потусоваться. Но ведь идут, а не шарахаются от современного искусства! Так что даже временное модное поветрие — это лучше, чем ничего.

Что арт стоит?

Интерес бизнеса к искусству, наверное, тоже способствует пиару? Московская галерея «Гараж» многим известна только потому, что принадлежит подруге Романа Абрамовича Дарье Жуковой.

И еще потому, что открылась выставкой Ильи Кабакова — самого дорогого современного российского художника, чьи картины оцениваются в миллионы долларов. Безусловно, коммерческая составляющая интригует и притягивает. Если за произведение заплачена сумма в у.е. с пятью-шестью нулями, то даже тем, кто далек от искусства, любопытно взглянуть: что же там такое? За что выложены сумасшедшие деньги?

Нью-арт нынче дорог?

Назвать какие-то средние цены практически невозможно. Цена зависит от того, насколько знаменит художник, где он выставляется, кто его рекомендует. Это нормальный рыночный закон: если бабушка на улице продает вязаные носочки, они стоят сто рублей, а если те же носочки продаются в крутом бутике, и на них нашит фирменный лейбл, стоимость возрастает на порядок. Так же на арт-рынке. Картина начинающего художника стоит максимум 1000 долларов за квадратный метр. Картина художника с именем, выставленная в солидной галерее, — от 5000 долларов за метр в квадрате. Вообще, в последние лет пять цены на современное искусство стабильно росли, искусство превратилось в сферу, привлекательную для капиталовложений, и рынок развивался сверхактивно. Появлялись коллекционеры, обеспечивающие спрос, следовательно, появлялось предложение — молодежь как никогда ранее стремилась в творчество, но уже не ради романтики, а преследуя вполне прагматичные меркантильные цели. Я лично знаю молодых и рьяных, которые открыто признавались, что стали художниками единственно из желания заработать, они намеренно писали картины на продажу, и такой рационализм оправдывался — еще полгода назад их работы продавались в московских галереях по 20—30 тысяч евро.

Но справедливо ли называть этих лидеров продаж художниками? Они скорее рисовальщики, ремесленники.

Навскидку да, к искусству — в его сакральном понимании — эти ребята не имеют отношения. Но неправильно судить сгоряча. Нужно, чтобы прошло время, чтобы пена осела, туман рассеялся — только тогда станет ясно, что подлинное искусство, а что — поденщина. В этом смысле кризис как нельзя кстати — благодаря ему нездоровый ажиотаж утихнет, рынок просядет, отстоится, и зерна отделятся от плевел. Те из молодых, кто возомнил себя художником в расчете на легкую славу и деньги, сделают выводы и уйдут в смежные прикладные специальности — в полиграфию, рекламу, архитектурную проектировку, в декорирование интерьеров. Настоящие же художники останутся, как бы трудно ни было. Но настоящих, предполагаю, окажется меньшинство. Кризис значительно почистит ряды.

Кризис серьезно повлиял на арт-рынок?

Да. Я ведь не случайно говорил о развитии рынка в прошедшем времени. В прошлом году на ярмарке «Арт-Москва» скупалось буквально все, возникало ощущение, что толпа бизнесменов напирает у входа, а едва двери открываются, толстосумы, отпихивая друг друга локтями, врываются внутрь и сметают первое попавшееся не глядя. Сейчас — совсем не то. «Арт-Москва», традиционно проводившаяся в мае, перенесена на сентябрь, и отнюдь не факт, что выставленное там раскупят. Потенциальные покупатели не хотят рисковать, они растеряны и выжидают, что будет дальше. Рынок в стагнации. И кстати, некоторые коллекционеры нью-арта сейчас пытаются продать свои коллекции, но не могут — коллекции никому не нужны.

Может, не то коллекционировали? Уже упомянутый всуе Михаил Шемякин неоднократно очень резко высказывался о «художественной мафии» — галереях, аукционах, критиках, которые из собственной корысти и выгоды дурят доверчивых коллекционеров и под видом гениальных творений втюхивают им всякую ерунду. Всегда ли цена произведений искусства соответствует их истинной ценности?

Тут опять-таки время — лучший эксперт: категорично критиковать или восхвалять произведение, когда оно только создано, слишком опрометчиво — почти наверняка попадешь впросак, и в истории искусства множество хрестоматийных примеров, когда современники не признавали художника, а потомки почитали великим. Впрочем, российские коллекционеры и вправду легковерны, особенно по сравнению с западными. Но на Западе сам рынок объективнее — он менее раздут, там понятия «продаваемый художник» и «талантливый художник» тождественны, и продается то, что в самом деле имеет смысл покупать, то, что по прошествии лет гарантированно возрастет в цене. В России же гарантий никаких, объявить арт-объектом и выставить на продажу можно что ни попадя, хоть стул из буфета. Между тем, российские коллекционеры предпочитают покупать именно российских художников, но не потому, что патриоты и поддерживают отечественного производителя, а потому, что отечественное искусство ближе уму и сердцу и, кроме того, элементарно дешевле. При этом наши коллекционеры ничем не отличаются от наших зрителей — точно также не подготовлены. Очень мало таких, кто имеет достаточное образование, чутье, вкус, кто покупает произведения из любви к прекрасному. Подавляющее большинство относится к покупкам просто как к инвестированию денежных средств, с тем же успехом они могли бы покупать акции или бриллианты. Соответственно, полагаться на собственное мнение коллекционеры-инвесторы не могут и вынуждены прислушиваться к советам посредников, галеристов, а уж насколько мудры эти советы, зависит от порядочности галериста.

И как по-вашему, российские галеристы порядочны? Кем приходится галерист коллекционеру и художнику — другом и помощником или охочим до наживы дельцом?

Галерея — это, прежде всего, бизнес, и, естественно, иногда галерист показывает свою звериную морду — иначе никак, иначе он прогорит. Но все же, как правило, галеристы ведут дела честно, они дорожат репутацией, а коллекционерам и художникам они действительно оказывают колоссальную помощь. Галерея вкладывается в производство художественных работ, в их раскрутку, в публикации, в каталоги, она вывозит художника на ярмарки, оплачивает транспортные расходы, аренду выставочных мест, принимает на себя финансовые риски в случае, если выставленные работы не продадутся. Тем самым галерея не просто помогает художнику зарабатывать, но и, что гораздо важнее, помогает заявить о своем творчестве и проверить, насколько творчество адекватно времени и рынку. Так что для меня галерист — фигура положительная, заслуживающая уважения.

Андрей, а вы сами коммерчески успешный художник? Хорошо продаетесь?

Я не принадлежу к художникам, за которыми охотятся галереи и коллекционеры. И не скажу, что к сожалению. Скорее, к счастью. У меня есть уверенность. Во-первых, уверенность в том, что мои работы покупают потому, что они понравились, а не потому, что это выгодный товар. Во-вторых, уверенность в творческой свободе: пускай мне приходится изыскивать дополнительные источники дохода, но зато как художник я не подстраиваюсь под конъюнктуру, а делаю то, что самому хочется. Наконец, в-третьих, я уверен, что никто не ждет моей смерти.

То есть?

После смерти художника его картины начинают стоить намного дороже, и не секрет, что коллекционеры нередко пополняют коллекции с таким вот циничным прицелом. А я, слава Богу, живу и не думаю, что кто-то подсчитывает, сколько же мне осталось.

Искусство вспрянет ото сна!

По вашим ощущениям, интерес к нью-арту дошел до российских регионов? В Красноярске, к примеру, собираются открывать галерею современного искусства: достаточно ли будет и художников, и посетителей для того чтобы галерея не пустовала?

Для меня это сложный вопрос. Так получилось, что я лучше осведомлен о происходящем в глухой германской провинции, чем в родном отечестве. Но в целом могу сказать: в искусстве, как и везде, многое зависит от роли личности, от воли и желания конкретных людей. Например, в Краснодаре один мой приятель стал директором выставочного зала и сумел создать невероятно активную творческую площадку, где не просто проводятся выставки, но устраиваются дискуссии, обсуждения, где художники общаются со зрителями. И кстати, краснодарские художники не мечтают, как раньше, уехать в столицы, у них появился стимул жить и творить в своем городе, они чувствуют себя востребованными. И публика потихоньку подтягивается. И со стороны властей внимание заметно. В Перми тоже при поддержке губернатора открыт музей современного искусства. Насколько я знаю, на первые три года руководить им приглашен Марат Гельман — один из ведущих российских галеристов, сильный профессионал, а значит, есть надежда, что и у пермского нью-арта теперь будет своя «точка кипения».

В Красноярске «точкой кипения» считается музейный центр на Стрелке…

У меня очень хорошее впечатление от администрации КМЦ: от гендиректора Михаила Павловича Шубского, от его зама Сергея Ковалевского — это как раз те люди, которые являются вдохновляющей, движущей силой всего дела, они многого добились, об их проектах знают и на федеральном уровне, и за рубежом, они молодцы. Чего, увы, не скажешь о красноярских зрителях. В КМЦ открывалась выставка моей жены, художницы Вероники Рудьевой-Рязанцевой — она родом из Красноярска. Так вот, на открытие пришли вероникины друзья и родственники, студенты художественных вузов, музейные работники, журналисты — одним словом, причастные, так называемые «свои». А «несвоих» — просто интересующихся горожан — было человека три. Такое ощущение, что зрители в Красноярске пока еще крепко спят.

Не хотите помочь разбудить? Допустим, привезти в КМЦ свою выставку?

Я не ставлю целью везти выставку ради выставки, саму по себе. Мне интереснее работать над некой общей задачей, общей концепцией. В КМЦ я делал проект «Кино для рыб» в рамках Музейной ночи «Гидролиз» в 2006 году. И если впредь Красноярский музейный центр будет приглашать меня к участию в своих инициативах, если счастливо совпадут предложения музея, моя внутренняя готовность откликнуться на эти предложения, а также организационные возможности, то я охотно поучаствую в ярких, знаковых мероприятиях. В частности, в VIII Красноярской музейной биеннале «Даль», которая запланирована на нынешнюю осень.

Дочь София — «Мисс Россия»

Андрей, в последнее время ваше имя чаще упоминается не в связи с вашим творчеством, а в связи с тем, что ваша дочь София победила в конкурсе «Мисс Россия-2009». Скажите честно: вам не обидно, что вы теперь не самостоятельная величина, а всего лишь папа пусть и самой красивой девушки страны?

Честно: нисколько! Я спокойно к этому отношусь и все понимаю, я же не глупый. Конкурс состоялся 7 марта, 8-го его показали по телевидению, и пару суток после этого — да, было тяжко, откровенно достали и журналисты, и знакомые, приходилось прятаться, отключать телефон. Но сейчас шумиха стихает, можно нормально заниматься текущими делами, а через месяц-два все окончательно забудется, я в этом уверен и не переживаю.

И за дочь не переживаете?

За дочь я рад, преисполнен отцовской гордости, но вместе с тем, конечно, испытываю волнение за Соню. Ей предстоит пройти серьезное испытание известностью, соблазнами красивой жизни, завистью, сплетнями, самостоятельностью, ведь если раньше мы жили вместе в Санкт-Петербурге и никогда надолго не расставались, то теперь она будет жить в Москве, одна, ей придется выполнять контрактные обязательства, и домой она сможет приезжать раз в месяц на выходные. Словом, слишком многое и слишком неожиданно на нее свалилось — не каждому взрослому по силам, а ей всего 18 лет. Но я доволен тем, что Соня достойно держится, она воспринимает титул и перемены в жизни без всякой эйфории и истерики, не как наивысшее достижение, а как очередной этап на своем пути. Она не успокоилась, не почила на лаврах — строит планы на будущее, думает, чем станет заниматься в дальнейшем.

Уж не современным искусством ли?

Нет, она этого не хочет, соответственно, и я не хочу, я стараюсь ничего ей не навязывать. Был период, когда она ходила на подготовительные курсы художественного училища, но потом поняла, что это не ее. Хотя способности к искусству, к дизайну, креативность мышления у нее есть. Но у нее есть и другие способности: актерские данные, склонность к психоанализу, она с увлеченностью читала Фрейда и даже хотела учиться на психолога. Правда, в прошлом году по окончании школы не стала никуда поступать. Надеюсь, поступит нынче. Куда — по-прежнему непонятно. Посмотрим. Я думаю, она сможет сама определиться и ответственно выберет себе занятие по душе. В конце концов, она мое лучшее произведение!