Уильям Розенберг: «Американцы не понимают роли СССР во Второй мировой войне»

На II Летней школе «Вызовы времени и преподавание истории в высшей школе», состоявшейся в Красноярске при поддержке Фонда Михаила Прохорова и Фонда «Oxford Russia» (Великобритания), побывал один из ведущих западных славистов — профессор Мичиганского университета Уильям Розенберг. Русской историей он увлекается с юности. О том, насколько изначально был высок его интерес к ней, можно понять на примере одного факта — давным-давно, во время службы в армии, молодой Билл Розенберг выписывал газету «Правда». Как зачем? Чтобы изучать русский язык!

«Правда» в свободной стране

Профессор, вас тогда часом не подозревали в симпатиях к коммунизму?

О, нет, никакой политики — мой интерес был исключительно исследовательский. Америка — свободная страна, в ней можно выписывать все что угодно. Я, кстати, получал не только «Правду», но и советские исторические журналы. К тому же это было в начале 60-х, до начала войны во Вьетнаме и до охлаждения отношений между США и Советским Союзом. Когда я выписывал «Правду», меня как историка занимало, как Советский Союз будет развиваться после смерти Сталина. Поначалу было ощущение, что Хрущев задумал новый НЭП. Но во второй половине 60-х, после того как советские танки вошли в Прагу, эти надежды рухнули. Стало очевидно, что СССР не пойдет по мягкому пути развития коммунизма.

А чем вообще был вызван ваш интерес к русской истории?

Историку всегда интересно изучать жизнь людей в каком-то сложном контексте. А история России — очень непростая, парадоксальная, с множеством противоречий. Заинтересовался я ею еще в школе, много читал о России. Но серьезно начал изучать ее историю в колледже, написал тогда свои первые научные работы на эту тему. С тех пор углубленно занимаюсь исследованием Октябрьской революции 1917 года и предреволюционным периодом. Особенно мне интересно, как объективные предпосылки революции соотносятся с человеческим фактором, субъективным началом. Какую роль в революции сыграли страх, неуверенность в завтрашнем дне, разобщенность социальных слоев Российской империи, какие-то другие эмоции? Изучая, как на фоне войны кипели человеческие страсти, историку нелегко оставаться беспристрастным. Конечно, нужно стараться быть объективным. И в то же время приходится признать, что до конца это все равно невозможно. (Улыбается.)

Русский язык вы тоже начали изучать в юности?

Да, в колледже. Но до сих очень плохо говорю по-русски. Тогда я использовал свои знания преимущественно для чтения, потому что говорить на русском мне было не с кем. И только по приезде в Россию я начал постепенно осваивать разговорную русскую речь.

На одной из ваших лекций на летней школе вы много говорили о значимости архивов для историка. Когда вам удалось впервые получить доступ к советским архивам?

В годах 70-х. Помню, тогда для иностранцев в первый раз открыли картотеку в архивах Москвы — прежде она была недоступна. Нам разрешили поработать в одном зале с советскими историками. И я, наверное, часов четырнадцать сидел, не вставая с места, и писал, писал, делал выписки — старался зафиксировать как можно больше интересующей меня информации. Потому что не было уверенности, что это не случайность и назавтра картотеку вновь не закроют. Слишком уж много зигзагов тогда было во взаимоотношениях наших стран… А в 80-х, после горбачевской перестройки, все стало более открытым, и тогда я много поработал в российских архивах.

Какой период советской истории вам кажется наименее исследованным, где больше «белых пятен»?

На мой взгляд, неплохо исследован сталинский период — широкий интерес историков к нему был вызван репрессиями. А вот постсталинская эпоха исследована не столь глубоко. Во всяком случае, так говорят мои аспиранты, которые занимаются этой темой, — нужные материалы по ней найти порой не так-то просто.

Две разных войны

Еще одно ваше занятие на летней школе было посвящено памяти о Второй мировой войне. Как оценивают ту эпоху в современном американском обществе, помнят ли о ней вообще?

Помнят, конечно. Более того, военное поколение считается чуть ли не самым лучшим в американской истории — не только ветераны Второй мировой войны, но и все, кто родился и жил в то время. После войны по указу президента Трумэна в американской армии начался процесс десегрегации, что в дальнейшем сыграло немалую роль в американском освободительном движении за равноправие рас. И хотя во время Второй мировой войны черные и белые американские солдаты еще воевали в разных подразделениях, именно воинские заслуги черных солдат послужили толчком к десегрегации. В частности, во время войны существовали эскадрильи черных летчиков — афроамериканцы до сих пор этим фактом очень гордятся.

Мемориал на военно-морской базе Перл-Харбор по-прежнему очень дорог исторической памяти американцев. Кстати, затонувший линкор «Аризона» видно сквозь толщу воды. И до сих пор со дна, где он затонул, поднимаются пузырьки воздуха.

А какова для США сегодня роль СССР во Второй мировой войне?

К сожалению, американцы никогда не понимали — и поныне не понимают — роли Советского Союза во Второй мировой войне. Во-первых, начало войны для американцев — нападение японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 года. Но немцы к тому времени уже стояли под Москвой! А второе важное событие для моих соотечественников во Второй мировой войне — 6 июня 1944 года, высадка десанта союзников во Франции. И очень мало кто задумывается, что к тому времени Советский Союз уже освободил свою территорию от немецких фашистов и вовсю продвигался по Восточной Европе. Американцы не понимают значимости этого.

Как считаете, профессор, мог ли Советский Союз победить фашистов без высадки союзников?

Я не стал бы недооценивать Второй фронт — он сыграл важную роль в окончании Второй мировой войны. Но все же полагаю, что советские войска могли бы и самостоятельно разгромить Германию. Единственное, что без помощи союзников им это далось бы гораздо тяжелее, война могла затянуться еще года на два. Что, помимо немалых материальных затрат, принесло бы еще и лишние человеческие жертвы. Как рассказывать об этом американским студентам — отдельный вопрос. (Улыбается.)

Чем аргументируете?

Помимо исторических фактов использую различные визуальные средства. Например, в начале войны молодым американским солдатам показывали очень интересный фильм «Почему мы воюем» — нужно было им объяснить, почему США вдруг стали союзником СССР, недружественной коммунистической страны. В фильме говорится, что Россия — родина Чайковского, Толстого и других величайших деятелей искусства. А еще в те годы был снят и широко демонстрировался исторический документальный фильм, где были показаны военный Ленинград, Сталинград, — чтобы американцы знали, что там происходило. После войны все копии фильма было приказано уничтожить, потому что в нем отражен слишком позитивный взгляд на СССР. Но мой коллега служил в армии и сохранил один экземпляр того фильма — сейчас он находится у меня. И еще одна копия хранится в библиотеке Конгресса. Когда я показываю своим студентам столь убедительное свидетельство, оно говорит им о роли Советского Союза во Второй мировой войне без всяких лишних слов.

Досье «ВК»

Уильям Розенберг, доктор истории, профессор Мичиганского университета (США).

Автор многочисленных научных работ по социальной истории России. В их числе — такие книги, как «Либералы в русской революции» (Liberals in the Russian Revolution. Princeton University Press, 1974), «Забастовки и революция в России 1917 г.» (Strikes and Revolution in Russia, 1917. Princeton University Press, 1989) и др.

Возглавляет фонд Европейского университета Санкт-Петербурга (ЕУСПб), член Международного консультативного совета факультета истории и попечительского совета ЕУСПб. Входит в редколлегию журналов «Ab Imperio», «Нестор» и «Исторические записки». В разные годы Уильям Розенберг возглавлял Американскую ассоциацию развития исследований в области славистики, а также являлся вице-президентом Американской исторической ассоциации.