Вляпаться в прогресс

Что разумеют обычно под прогрессом? Рост валовых показателей: накопленной информации, энергетической мощности, рыночной стоимости. Рост горы, на которой сидят наши современные люди.

При этом сама гора — как бы это сказать? — капитализированное творческое усилие былых поколений. Наши люди сильны, но не своей силой. Отряд калек, если им выдать пулеметы и огнеметы, вполне возможно, покрошит рыцарей Тевтонского ордена. Победит сила, но в случае отряда калек это будет отчужденная сила. Никто из них не сможет сказать, что это его сила. Общество много чего накопило, но, если задаться вопросом, что оно потеряло, надо обратиться к людям. Ну например…

Богатыри не мы

Давайте опишу один тип. Представьте себе, что некто дерется круче первого гопника на районе, знает науки шибче первого ботаника универа, гламурен более первого цивила и музицирует лучше самого музыкального рокера. Эдакий универсальный многоборец. Каждого он сильнее в том, чем именно каждый славится. Добавим еще, что в деньгах он не уступает буржуям, в политическом влиянии политикам. Так не бывает, скажут наши современники и будут совершенно правы — в современности так практически не бывает. Сила в одном тут же оборачивается увечностью в другом. Редкость видеть хотя бы даже две силы вместе: вообразите начитанного спортсмена или финансово грамотного поэта.

Между тем примерно такой многоборец обретался в качестве идеального типа европейской аристократии на протяжении нескольких сотен лет. Тип был прописан в идеале, к нему тянулись, многие соответствовали.

Что еще добавить к характеристике? Описанная чудо-юдо-супер-зверушка еще и здорова. Причем как физически, так и психически. Последнее в обществе, где интеллигентность так или иначе обычно увязана с неврозом, должно звучать особенно. Классический джентльмен может быть причудливо болен духом и телом в жанре исключения, для советского интеллигента, а равно и чиновника, а равно их постсоветских наследников и их американских коллег — скрытая хворь есть норма, исключительно тут скорее здоровье.

Можно зайти со стороны психофизиологии, можно подобраться со склона чистой «духовности» и «ментальности». В образованных кругах России начала 20-го столетия, в круге общения какого-нибудь Андрея Белого, — Гегеля спокойно читали на немецком, «ничего особенного». Нынче его не понимают на русском даже те, кто цитирует его в диссертациях. Грамотность стала всеобщей, но означает, что теперь любой может изобразить в трех буквах на заборе то, что иначе бы он просто нарисовал. Это все банальные констатации, что выпускник дореволюционной гимназии даст фору выпускнику эрэфийского университета образца 2009 года. Если от банальностей перейти к вопросу — а как это возможно? Как сильные — проиграли слабым?

Правило конструктора

Конкурируют не столько индивиды, сколько сообщества, строи жизни, цивилизации. Можно образно сказать, что некогда дьяволу пришла очень хорошая карта в экономике, и он успешно разыграл ее в культуре и политике.

Что означает принцип индустриального производства? Что любая большая задача разбивается на мини-задачки, каждая из них — тьфу, дурак справится. Дураки и справляются, будь то конвейер в производстве вещей или, например, бюрократический конвейер в производстве решений. Гений, герой, да просто «мастер своего дела» могут в один прекрасный день поздравить себя с тем, что они уволены. Выигрывает сложный социум, но наиболее сложный социум состоит из самых простых деталек. В чем, собственно, беда последних времен.

Возьмем американский человейник. Социум, выигравший три мировые войны, финансовый центр, фабрика грез для всего остального мира. На низовых и средних позициях там люди, простота которых удивляет даже и нынешних россиян. Одномерность, что ли. Наивность. Я был в составе русской делегации — менеджеры, пиарщики, журналисты — в США, нам показывали эталонные конторы. С удивлением наши обнаружили, что американцы, пишущие о радиации, не знают, что такое радиация («Она у нас смывается дождиком в океан», — сказал нам обозреватель по экологии), словарный запас в написании типовой статьи там беднее, работоспособность ниже и т. д.

Но конструктор, умно составленный из простейших винтиков, оказывается сильнее в конкурентной борьбе. Та же ведь логика и в сталинском СССР: «У нас незаменимых нет». Машинка, собранная таким образом, питается, как топливом, «антропологическим» вырождением. Но она давит социальность, составленную из сложного, валовыми показателями: танковыми дивизиями, динамикой ВВП, индексами капитализации. «Социологический» прогресс достигается как оборотная сторона антропологический деградации.

Это логика успеха как США, так и СССР. Это вообще логика обществ модерна, блестящими образчиками которых было и то и другое. Ну а потом приключился еще постмодерн.

Если модерн — это конвейер, перед реальностью которого обесцениваются гении и аристократии, то постмодерн — это конвейер, на который еще накинули виртуальности. «Ходим на работу, которую ненавидим, чтобы купить вещи, которые не нужны, чтобы произвести впечатление на людей, которых не любим». Все материальные потребности в развитых странах удовлетворены, переходу на 2-дневную рабочую неделю мешает главным образом ужас — а чем тогда занять население? Предоставленное себе, оно же… ну посмотрите, как живут люди, предоставленные себе, без государства, без палки — зайдите в гетто. Конвейер, еще 50 лет назад оправданный производственной необходимостью, жестким «не потопаешь — не полопаешь», превращается в имитацию. Сплошные «как бы». «Как бы производство» (экономически невыгодное, но социально-де востребованное), «как бы пропаганда» (которой никто не верит), «как бы образование» (где не учат), «как бы досуг» (от которого к понедельнику люди бледнее и синее, чем к пятнице от работы) и прочее.

Именно вот это называлась у нас Историей с большой буквы И. Путь к совершенству технологических линий, не обремененных таких избытком, как человек.