На красноярском рыбном рынке есть два крупных переработчика — красноярская компания «Делси» и минусинская «Морис», а также несколько компаний помельче, занимающих небольшие, но эксклюзивные ниши. При таком раскладе в предкризисные годы рынок рыбы в крае динамично развивался. И кризис сказался на этом рынке не так остро, как на других. О том, что происходит в сфере переработки рыбы, рассказывает генеральный директор ООО «Делси-С» Евгений Михайлюк.
Первый шаг в рынок
Евгений Васильевич, вопрос вам может показаться праздным, но он меня занимает все годы, что находимся в рынке: сегодня на рыбных прилавках и супер-, и просто маркетов — изобилие, встречаются названия, которых и в книжках не читали. Где это изобилие раньше-то плавало? В советские годы словосочетание «балык красной рыбы» звучало издевательством.
Во-первых, очень много хорошей рыбы продавали за рубеж. Мы и сегодня довольно много ее экспортируем, но — и это во-вторых — внутри страны тогда не было переработки. Вся переработка была сконцентрирована на берегах. Во Владивостоке, на Сахалине, в Находке, Мурманске, в Санкт-Петербурге. На остальной территории СССР ее было мало, а та, что все-таки существовала, была довольно куцей.
Это определяло и географию поставок готовой продукции? В хабаровском магазине «Океан» в конце 80-х годов я, помнится, видел даже крабов с осьминогами.
Конечно! Ведь что такое готовая продукция переработки? У любого рыбного продукта сроки хранения достаточно недолгие, а отсутствие глубокой переработки их еще укорачивало. Соленая рыба, которая доезжала до нас или тем более до центра России с Дальнего Востока, была уже не просто соленой — пересоленной. О первой свежести уже можно было только мечтать.
Думаю, именно этими факторами определялся дефицит. Мы потому и пошли именно в этот бизнес, что отчетливо видели: ниша совершенно не занята.
Глубокая переработка рыбы в крае началась с вас и минусинского «Мориса» — минусинцы начали работать в 1994 году, вы в 1995-м. Как формировался рынок?
В «Делси» 90 или даже 95 процентов руководящих сотрудников — бывшие инженеры завода автоприцепов, который был в Сосновоборске. К середине 90-х завод остановился, мы оказались практически на улице. Собрались вместе, стали думать — чем заниматься? Сначала пытались, как многие, чем-то торговать, потом все-таки решили: нам, инженерам, ближе производство. В 1995 году взяли в аренду в Сосновоборске часть столовой, начали перерабатывать рыбу. Начали с копчения.
Это, видимо, самый первый этап, с которого все начинают?
Да, это первый шаг. Сначала коптили скумбрию и селедку. Потом стали ту же селедку солить, потом постепенно добавили в продуктовую линейку разнообразные пресервы. Возникла потребность в хорошем оборудовании. Купили упаковочную линию. В конце концов выкупили в собственность один из корпусов завода автоприцепов, основное производство у нас и сегодня находится там.
Уроки географии
Откуда везли рыбу красноярские переработчики?
Поначалу сидели в основном на норвежской рыбе. Покупали через Санкт-Петербург. Позже начали работать с Дальним Востоком. Сегодня оттуда основные поставщики в Красноярск — Камчатка, Сахалин. Работаем с Мурманском. По-прежнему большую долю занимает импортная рыба из Санкт-Петербурга — та же норвежская семга, форель, мойва. Это основные порты ввоза.
Местные поставщики есть?
Нет, с местными не работаем совсем. Единственное исключение, если его, конечно, можно назвать местным, — на Байкале берем немного омуля и плотвы. В Красноярске предложения нет.
То есть вы не можете сказать, сколько фирм занимается добычей рыбы в красноярских водоемах?
У нас такой статистики нет. Что-то ловят на севере края, везут в Красноярск, но это очень скромные объемы. Мы перерабатываем в сутки от 15 до 20 тонн, а нам предлагают тонну-две. В лучшем случае кто-нибудь заявляет о готовности поставить в сезон, скажем, 20 тонн. Но эта рыба совершенно неудовлетворительного качества, там некому работать над его повышением.
Получается, вся местная рыба — это объемы, измеряемые масштабами колхозного рынка?
Так и есть. Но нельзя сказать категорично, что перспектив в этом направлении нет совсем. Норвежцы, когда выходили на рынок, тоже ничего не имели. Конечно, они всегда были рыбаками — но весь улов шел на внутреннее потребление. Ловили для себя. Потом они приняли государственную программу, вложили в ее реализацию деньги, полученные за нефть, построили на берегу перерабатывающие заводы, государство помогало частным предпринимателям гарантиями, льготными кредитами. Они создали инфраструктуру — и вышли на мировой рынок. По охлажденным семге и форели они, безусловно, мировые лидеры сегодня. Ведущие позиции у Норвегии и по другим сортам — треска, сельдь, скумбрия, мойва... Ну а наш красноярский Север — это отсутствие мощностей по переработке, заморозке, да и привезти они не могут так, чтобы качество не страдало и объемы были. Нужна госпрограмма, тогда будут перспективы.
Без нее, получается, весь рынок переработки локализован, географически ограничен?
Вообще-то это нормально. Есть, конечно, федеральные бренды, которые возят свою продукцию во все регионы. Но логистическая цепочка очень сложная. Мы же в основном производим скоропортящиеся продукты с короткими сроками хранения. В свое время пытались возить свою продукцию в Москву — отказались: слишком сложно. Те же проблемы с поставками из Москвы или Питера — сюда, к нам. Поэтому локальные рынки — это нормально.
Какова география сбыта? Вы же не только в крае работаете?
Не только. Кроме края, это еще Новосибирская, Кемеровская, Томская и Иркутская области.
Состояние покоя
Сколько сегодня игроков на красноярском рынке?
Всего — не скажу. Если говорить о серьезных предприятиях, с солидными объемами, это мы и минусинский «Морис». Есть и другие перерабатывающие заводы, но объемы там в основном небольшие.
Наверное, и глубина переработки у таких заводов невелика? Что здесь вообще — высший пилотаж?
Наверное, то, что мы производим, и есть высший пилотаж. Дальше перерабатывать уже не во что. Мы недавно ездили в Брюссель — там проходит ежегодная рыбная выставка, самая большая в мире. Ничего удивительного там для себя не обнаружили. То, что делают на Западе, делаем и мы здесь. По большому счету дальше двигаться некуда. Хотя у нас реализуется новый проект по производству свежемороженых рыбных полуфабрикатов. В этом направлении есть над чем работать.
Если бы вдруг возникло заметное предложение с северов — хорошие объемы, хорошее качество, глубокая заморозка, упаковка, — мы бы с удовольствием местную рыбу перерабатывали, продавали и продвигали на рынке. Но, повторяю, на сегодня нет ни обьема, ни качества.
А если открыть там, на северах, свой завод?
У нас такая мысль была — поставить там береговое предприятие по заморозке. Но никто больше этим заниматься не желает, а мы самостоятельно такой проект не потянем.
Слишком серьезные инвестиции?
Не только в этом дело. Информации недостаточно. Мы даже не знаем, какие квоты на вылов там действуют, какой там ОДУ — объем допустимого улова. Без этого нельзя посчитать, сколько можно выловить и переработать. То есть невозможно посчитать экономику. Если там в советское время и велись какие-то изыскания, делались оценки, то сейчас этого, скорее всего, нет. А это — базовая информация. Вложиться и ничего взамен не получить — кому это интересно?
Складывается впечатление, что рынок если не стагнирует, то находится в состоянии какого-то странного покоя. Достиг определенного состояния — а дальше развития нет.
Обсуждается вопрос в правительстве края о создании в Красноярске рыбного рынка — правда, нас к обсуждению не приглашают. Но могу вам сказать точно: холодильник на 30 тысяч тонн здесь не нужен. Емкость рынка рыбы и продуктов ее переработки в Красноярске, по самой оптимистичной оценке, 20 тысяч тонн в год. Мы, например, перерабатываем пять-шесть тысяч тонн, и нам хватает холодильника объемом в полторы тысячи тонн. То есть нам хватает емкости холодильника вчетверо меньше перерабатываемого объема. Делим теперь 20 тысяч тонн годового объема рынка на четыре — получаем холодильник в пять тысяч тонн. Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить потребности города в замороженной рыбе. 30 тысяч тонн — не понимаю, кому и зачем это нужно.
Рыбный рынок должен быть компактным, небольшим по объему. Приведу пример. В Токио есть всемирно известный рыбный рынок. При условии, что Токио — 10-12-миллионный город, а японцы помешаны на морепродуктах, рынок-то сам небольшой. По ассортименту, конечно, роскошный, они на море живут. В Красноярске такого ассортимента никогда не будет. А площадь там не так велика. Может, два наших центральных рынка.
В свое время Красноярский хладокомбинат предоставлял услуги по хранению замороженной продукции, в том числе рыбы. У них самый большой в Красноярске холодильник — около 16 тысяч тонн. Его услуги сегодня востребованы?
На современных предприятиях и холодильники современные — фреоновые, итальянского, немецкого производства. На «Хладко» — старые аммиачные холодильники. Сейчас такие уже в мире не используются. Нет никаких гарантий по соблюдению температурных условий. Мы свою рыбу там не храним.
Короткий путь к прилавку
Какие ключевые показатели, определяющие для перерабатывающего предприятия? Что должен в первую очередь учитывать новый игрок, выходя на рынок?
Трудно сказать, что главное. Все главное. Мы начинали с малого, постепенно строили бизнес, вышли на нынешние объемы. Сегодня рынок поделен, сегментирован, новому игроку выйти на него крайне сложно.
Во сколько бы это ему обошлось? И насколько эта сумма отличалась бы от той, что вложили в самом начале вы?
Опять же трудно сказать. Мы не считали в то время, сколько вложено, мы просто развивались. По большому счету нам было и неинтересно считать. В одну автоматизацию вложено огромное количество денег. В это направление вкладывались просто ежедневно на протяжении 15 лет — ну, как это посчитать? Да и зачем? А уровень автоматизации у нас выше, чем на некоторых европейских предприятиях. Мы были в Германии на заводе, сравнимом по мощности с нашим — правда, это колбасное производство, — уровень автоматизации там намного ниже нашего.
На российских заводах, сравнимых мощностью с вашим, и при сопоставимом уровне автоматизации, при схожих технологиях — сколько персонала необходимо для нормальной работы?
У нас работает около 500 человек. Этого достаточно, чтобы обеспечить стабильную и качественную работу, держать в продуктовой линейке постоянно от 100 до 120 позиций. Часть периодически обновляется, что-то убираем, что-то добавляем, в зависимости от спроса.
Насколько высока средняя рентабельность в переработке?
Невысока. В пределах 5-10 процентов. Не думаю, что кто-то работает с большей рентабельностью. Но это для всей «пищевки» характерно. У некоторых бывает и ниже.
По сбыту вы работаете только с оптовиками?
С оптовиками как раз почти не работаем. В основном работаем с розницей: торговые сети, отдельные магазины — примерно поровну; совсем немного забирают рестораторы. Сейчас работа с ними несколько активизировалась, когда мы стали заниматься охлажденной рыбой. Но опять же: основной потребитель нашей охлажденной рыбы — гипермаркеты «О’кей», рестораторы просто закупают ее там. Дистрибьюторское звено у нас есть, но небольшое. С дистрибьютором мы работаем в Иркутске. Красноярск, Кемерово, Новосибирск, Томск — прямые поставки в магазины собственным транспортом.
Чем обусловлена такая сбытовая политика?
Продукция требовательная, капризная, нужны жесткие условия по температуре хранения. У нас и склад суперсовременный, и автомобили все оборудованы холодильными установками, мы способны гарантировать поставщику, что товар хранился в нормальных условиях. Дистрибьютор забрал — неизвестно, как возит, как хранит...
К тому же у него всегда в случае претензий со стороны конечного потребителя есть возможность свалить все на производителя.
Совершенно верно. Конечно, случается, когда и магазины не выдерживают необходимых условий — бывает, в витринах температурный режим не соблюдается. Но за счет того, что мы часто поставляем им продукцию, это практически не влияет на качество.
Почему ни у вас, ни у минусинцев нет собственной розничной сети?
Думаем. Это очень дорого. Мы просчитывали — один магазин обойдется миллионов в 20 рублей. А если строить сеть, нужно ставить минимум пять, а то и десять магазинов. Пока хватает производственных забот.
Борьба за место
Вы сказали — рынок поделен. Значит, между собой вы с «Морисом» особо не конкурируете. Есть конкуренция со стороны федеральных и инорегиональных компаний?
Есть, но не очень жесткая. Конечно, мы ведем свою статистику. По моим оценкам, внешние бренды занимают не больше 10-15 процентов красноярского рынка. 85 процентов — краевые переработчики.
Много у нас в крае переработчиков, пусть небольших, но которые прочно заняли свою нишу? Я знаю, например, что компания «Батень» — едва ли не единственная, занимающаяся горячим копчением рыбы.
Конечно, небольшим компаниям трудновато тягаться с нами, они ищут свою нишу. Можем и мы заниматься тем же горячим копчением, но нельзя же заниматься всем. К тому же здесь риски самые высокие, у продукции горячего копчения сроки хранения очень короткие. В советские времена условия были жесткие, сроки измерялись даже не сутками — часами. Сейчас технические условия изменились — до недели, например, или до двух. И то — при идеальных условиях хранения.
Рыба — продукт нежный, и рынок — специфический. Контроль здесь достаточно жесткий. Эта жесткость всегда оправданна?
Если вы о законах, которые регулируют нашу деятельность, то здесь все — как у всех, ничего необычного. Хотя ветеринария, конечно, создает массу неприятностей. Доходит до абсурда. Такой пример. «Приплывает» свежемороженая рыба в Питер. Она проходит входной контроль, региональный орган Россельхознадзора ставит штамп — разрешение на ввоз. Мы эту рыбу покупаем, грузим, везем в Красноярск. Здесь Россельхознадзор тоже проверяет ее — дает разрешение на ввоз. После этого местная ветеринарная служба проверяет ту же рыбу — и дает разрешение на ее переработку. После переработки они дают разрешение на вывоз и реализацию готовой продукции. Мы привозим ее, допустим, в Ачинск — там сидят свои ветеринары, которые дают разрешение на ее реализацию в Ачинске. Я допускаю, что это может иметь смысл, когда мы привозим ее в Кемерово. Но когда мы из Красноярска везем рыбу в Ачинск или в Железногорск — в этом-то какой смысл?
Контроль, конечно, не бесплатный?
Почти все этапы платны. В месяц уходит до ста тысяч рублей. И каждый участник этой цепочки прекрасно понимает, что практического смысла в ней — никакого. Если в замороженной рыбе нет никаких паразитов — откуда они появятся в переработанной? Мы свое мнение высказываем, но на регламенты оно никак не влияет.
От головы — к хвосту
Как экономический кризис повлиял на отрасль и развитие бизнеса?
Принципиально не повлиял. Хотя, конечно, покупательная способность населения однозначно упала, и это не могло не сказаться. Спрос сместился в более низкий ценовой сегмент. Сейчас меньше покупают семгу или форель, больше — селедку, мойву, кильку. Мы среагировали вовремя: тоже ушли в более дешевые сорта рыбы. Но в целом объемы продаж у нас не упали. Поэтому банки, которые сначала испугались и стали пугать нас отказами в кредитах, увидев, что обороты сохранились и продажи не упали, по-прежнему с нами работают.
Каково соотношение заемных и собственных средств, которые вы вкладываете в развитие?
Я бы не хотел называть конкретных цифр. Конечно, есть кредиты — но ни одно производство не живет без кредитов, это же очевидно.
Насколько рынок переработки рыбы открыт, прозрачен?
Внутри России — абсолютно прозрачен. Схема совершенно понятна: договариваешься с сетями — имеешь гарантированный сбыт. У каждой из них есть, конечно, свои особенности, но это как раз — вопрос переговоров.
Главные требования сетей, как я понимаю, регулярность поставок и объемы.
Мы это обеспечиваем. Надо три раза в неделю завозить — мы готовы. В гипермаркет «Командор», например, мы завозим вообще четыре, а то и пять раз в неделю. В этом смысле мы, конечно, выигрываем по отношению к мелким переработчикам. Они, как правило, не в состоянии выдержать предлагаемые сетями условия.
В добыче рыбы, известно, есть сезонность. Она как-то отражается на вашем бизнесе?
Сезонность есть. Это не выдумка, что рыбные месяцы — те, что содержат в названии букву «р». В названиях летних, как известно, этой буквы нет. Поэтому летом идет хоть и незначительное, но все же падение. Раньше падение было заметным. С развитием цивилизованной розничной торговли оно свелось к минимуму. У торговых сетей есть условия для хранения продукции, есть охлаждаемые прилавки, так что можно продавать качественный товар. И покупатель к этому тоже привык.
Из личного опыта: приходилось и в снековой продукции, и в суши сталкиваться с подменой. На упаковке написано: «тунец», открываешь, пробуешь — кости торчат, как из щуки. То же — в роллах: вместо тунца — в лучшем случае семга. Такие подмены в переработке — исключение?
Случаются. Могут под видом палтуса продать масляную рыбу, которая по своим потребительским качествам, конечно, намного хуже. Свежемороженое филе — здесь китайцы сильно повредили рынку. Какое-то время мы брали для поддержания ассортимента китайское рыбное филе — отказались, теперь не работаем с ними принципиально. Они испортили рынок. Словом, подмены случаются, но не скажу, что это — массовое явление. Это в колбасу можно запихать все, что угодно. Рыба — продукт особый.
Досье «ВК»
Евгений Васильевич Михайлюк
Родился в 1965 году в Красноярске. Окончил среднюю школу в Северо-Западном районе. Учился в институте цветных металлов. После окончания пять лет работал на Красноярском заводе автоприцепов в Сосновоборске, в сталелитейном цехе. Был мастером, начальником участка, технологом.
В 1995 году с коллегами создал ООО «Делси-С». Сегодня — генеральный директор предприятия.
Геннадий Васильев, «Вечерний Красноярск» № 23 (264)
