Давайте немного поиграем в слова, точнее, в кое-какие смыслы. Касательно нашей человеческой типологии. Начнем с одного предположения, что слова «хороший» и «добрый» не вполне синонимы.
Скажем даже аккуратнее: попробуем предположить такую картину мира, где это не синонимы, как такая картина выглядит и что из нее следует. Соответственно, не синонимы «плохой» и «злой». Гипотеза эта не маргинальна. В тех философских языках, на которых изъяснялись Ницше и Кант (хотя это сильно разные языки), тоже ведь не синонимы. Кант, к примеру, считал примерно так, что лучше иметь злой характер, чем не иметь вообще никакого. Для Ницше, как известно, вышеозначенная синонимичность — вообще восстание рабов в морали. Но попробуем без классиков сплясать от собственной печки.
С позиции системы
Печкой будут, как обычно, первые определения. Что значит вообще слово «хороший»? Хорошая вещь, хороший сотрудник? Для кого — хороший? Сам для себя любой гад хорош дальше некуда. А «хорошесть», как правило, есть оценка субсистем с позиций метасистем. Часть входит в целое и должна входить в него гармонично и целесообразно. Усиливая систему, хоть как-то, но усиливая. Маньяк-убивец может быть физически силен, дьявольски умен и даже симпатичен собой, но с точки зрения общины — лучше бы его не было. Ну нет такой пользы от человека, которая бы могла уравновесить вред, выраженный в изнасиловании, убийстве. И с точки зрения мощи, пользы и развития системы — элемент лишний, точнее, вредный. Сальдируется то, что вносишь в систему, и то, что отбираешь. Что перевешивает?
Оговорим, что многое зависит от системы. Одна и та же жизнь может быть для одной системы скорее полезной, для другой вредной. Зависит от того, что делает система. Допустим, вот человек, склонный к мелкому воровству, крупному хамству, предельной нечистоплотности, но готовый несколько часов в день пахать на простой работе за еду. Он хороший или плохой? Для такой системы, как аграрная цивилизация в укладе рабовладения, — все-таки хороший. Если его правильно разместить в социальном поле (на плантации, в крепостной дворне), он скорее полезен, чем вреден. Много украсть и сильно нахамить ему не позволится, а труд нужен. В индустриальной цивилизации — тоже. Такие институты индустриального общества, как школа, армия и тюрьма, обломают почти любого зверя, и, загнанный за конвейер, наш персонаж в меру сил послужит семье и родине. А вот в постиндустриале — это уже плохой человек. Польза его возможного труда стремится к нулю, вред — очевиден. Если худшая половина населения США внезапно испарится, мощь США не убудет, а скорее возрастет. Быдло, некогда полезное на войне и в производстве, не полезно уже нигде. Но мы отвлеклись.
Таким образом, кто у нас «плохой»? Две большие группы людей, «преступники» и «бездельники». Любой человеческий элемент как-то усиливает и как-то ослабляет систему общего порядка — семью, корпорацию, общество. С утра усиливает, с вечера ослабляет или наоборот. Если ослабляет по итогу сильнее, чем усиливает, это и есть преступник. Бездельник же вроде не играет на понижение, но он претендует на кусок общего пирога, и, в общем, без него тут тоже было бы лучше.
Маленькая оговорка: бездельник — это не тот, кто не имеет работы или зарплаты. В олигархическом социализме, победившем на планете, очень много очень загадочных как бы «рабочих мест». Там более простой тест, если совсем грубо: есть люди, которые могут сказать тебе спасибо? Иногда это спасибо сопряжено с отдачей тебе денег, иногда это просто спасибо, иногда это спасибо подразумевается. Так, например, блоггер-тысячник априори не бездельник, что бы он ни писал. Нескольким сотням человек он зачем-то нужен, и это не хухры-мухры.
Злобные герои
Разобравшись в трех соснах «хорошего» и «плохого», оглянемся на «добрых» и «злых». А там немного по-другому. Добрый — это который хорошо относится к тому, с чем он имеет дело. Злой тот, кто относится зло. То есть определение скорее по интенции, по базовым, что ли, чувствам. Тебе приятнее — любить или ненавидеть, восхищаться или критиковать?
Казалось бы, добрые чувства приводят к «хорошести», а злой настрой ведет в «плохиши». Но ничего подобного. Важно, по отношению к чему вы решились проявлять свои добрые или недобрые чувства. Фишка в том, что, как помним, минус на плюс дает минус, а минус на минус дает плюс. Пример доброго, но плохого: правозащитник, борющийся за права серийных убийц. Сюда же и вообще любое сочувствие к плохим, будь то хулиганы, идиоты или паразиты. Если человек так любит дикую природу, что готов ради зверей и растений оставить людей без энергоисточников, — он, вероятно, добр, но плох. Обратный пример — злого, но хорошего — фанат полицейский, яро ненавидящий преступников. Предельный случай: человек понимает, что его главная страсть, так уж вышло, ломать и крушить других, ловить предсмертный взгляд убитого тобой. Но он не может резать кого попало, и он начинает гоняться за законченными подонками, преступник, но заточенный лишь на преступников, — почти спаситель. Бич божий, суровый, но положительный.
Но если писатель или рок-музыкант начинает, как говорится, с «протеста» — он кто? Он злой. Но хороший. Хотя он танцует от ненависти. И таких идеальных типов можно найти немало, от спорта до политики. Ненависть — тоже ресурс качественно прожитой жизни, с пользой себе и людям. Если с ненавистью работать и все-таки, будучи злым по природе, не выбрать сторону зла.
И в этом, кстати, большая благая весть: что бы тебе ни выпало, ты можешь это канализировать. Обратить во благо. Впрочем, и с добрыми чувствами можно неплохо услужить дьяволу. В разжигании самых зверских восстаний принимали участие желающие добра. Милые, славные люди, ответственные за миллионы смертей. Просто плохо подумавшие.
Александр Силаев, «Вечерний Красноярск» № 26 (267)