Молодежная политика в России и в Красноярске зародилась и встала на ноги методом проб и ошибок. Только в нашем городе она пережила огромное количество реорганизаций и реформ. В 2000 году параллельно с отделами по делам молодежи начали работать молодежные центры, через семь лет они вышли из структуры районных администраций и стали подчиняться непосредственно городским властям. Наш путь хоть и своеобразный, но верный, считает директор молодежного центра Кировского района, руководитель проекта «Новые имена», один из основателей молодежной политики в Красноярске Оксана Захарова.
Знать героев в лицо
Начнем с небольшой лекции о структуре нашей молодежной политики. Отделы, центры, операторские проекты... Что это такое и как в этом разобраться обычному красноярцу?
Отделы по делам молодежи при районных администрациях были всегда, никуда они не делись и сейчас. Но мое глубокое убеждение, что не может административный аппарат быть основой молодежной политики — у них задачи другие. Поэтому по инициативе комитета по делам молодежи администрации Красноярска начали создаваться сначала городские, а потом районные молодежные центры как отдельные муниципальные учреждения.
Минуточку. А почему молодежные центры Кировского, Ленинского районов делают общегородские мероприятия?
До 2007 года мы находились в подчинении районных администраций. Потом нас передали в подчинение городу. Всех перестановок и реорганизаций, которые прошла молодежная политика, и не сосчитать! Но давайте разберемся в картине сегодняшнего дня.
У каждого центра есть два поля деятельности: это работа с районом и городские проекты. Мы обязаны удерживать определенный блок работы со своим районом, элементарно — в центрах есть человек, который занимается трудовыми отрядами, трудными подростками на своей территории и т. д. Но плюс к тому у каждого или почти у каждого центра существует какой-то бренд-проект, который создает лицо организации, ее имидж на уровне города. Сейчас это называется по-умному «операторский проект», именно он является той деятельностью, в которой развивается, движется работа центра. Для кого-то это добровольческое движение, для кого-то — IT-технологии. Мы занимаемся творческими акциями. «Зеркало» Центрального района делает акцент на ярких имиджевых проектах, таких как «Красноярск поет Высоцкого», фестиваль уличных театров...
Есть ли какой-то план, который вам спускают сверху? Например, столько-то подростков нужно за год вовлечь в работу центра...
Наша... моя идеальная задача — чтобы каждый молодой человек от 14 лет знал, что в районе есть молодежный центр. Всего в Красноярске людей в возрасте от 14 до 30 лет примерно 302 тысячи. В Кировском их, например, 27 тысяч. Это и есть наша основная аудитория.
План-то, конечно, можно написать, только как потом считать, скольких мы и куда «вовлекли»? Особенно в масштабе города. У меня есть план СВОЕЙ работы, но в нем я только могу предполагать примерное число участников, которые будут задействованы в проектах. Примерно 3500 человек в год, не считая трудового отряда. Эти люди — не зрители, а непосредственные участники наших мероприятий. Чтобы человек попал в эту статистику, мы должны знать его имя, адрес и его творческие запросы. Не говоря о том, что мы всех стараемся знать в лицо.
Бежать в одну сторону
И что вы делаете, чтобы такая планка была достигнута?
А вот тут мы и подошли к главному. Мы никого ни во что не вовлекаем. Мы не сидим долгими вечерами и не придумываем, чем бы таким заняться в сфере молодежной политики. Мое глубокое убеждение, что все мероприятия должны быть инициативой самих подростков. Есть потребность у какой-то группы молодых людей организовать фестиваль граффити, или уличных танцев, или еще чего-то, они точно знают, где получат поддержку. Мы даем им все ресурсы, помогаем, но ключевыми лицами остаются сами инициаторы.
Как-то очень идеально звучит. Действительно эта схема работает?
Мы долго к этому шли, и теперь большинство наших крупных проектов заявлены и придуманы самой молодежью. Так нами был впервые поддержан фестиваль исторической реконструкции и ролевого движения «РИ-фест», проведен по инициативе молодых художников всероссийский фестиваль граффити «Крась», так вышел из чисто студенческой среды фестиваль авторской песни «Гитара и слово». Последний, кстати, не знаю, будет ли продолжен в этом году. Был человек, на котором все держалось, теперь он в Москве. Если найдется кто-то, кто станет последователем, я только за.
На самом деле работа в сфере молодежной политики — постоянный поиск. Хотя бы потому, что раньше у нас даже не было документа, который четко определял бы функции и задачи молодежных центров, — каждый работал методом собственных проб и ошибок. Наконец-то свершилось: централизованно, через краевые власти, определены цели и направления молодежной политики. Теперь нам дали хотя бы три основных направления, куда бежать: информационное пространство, социальные практики и ресурсную базу для молодежи. Чтобы все двигались хотя бы в одну сторону.
А если деятельность центра выйдет за эти рамки?
Мне сложно представить, что это может быть за деятельность такая, которая за них выйдет. И организаторская деятельность, и волонтерство, и уличные акции — все это социальные практики. Разве что директор центра будет предлагать подросткам...
Полы мыть?
Да у нас даже полы моют молодые люди, которые знают, куда они пришли и зачем. Молодежный центр — структура специфическая, поэтому даже к подбору технички приходится подходить ответственно. Какая-нибудь агрессивная тетенька со шваброй, кричащая: «Ноги уберите!» — легко может спугнуть какого-нибудь начинающего рок-музыканта, который пришел к нам на гитаре поиграть.
Тихо уже не будет
Выходит, творчество тоже социальная практика?
Конечно! Творчество ради творчества — не задача молодежной политики. Это в музыкальном кружке детей петь учат, а у нас люди поют, чтобы развиваться дальше. Если подросток поет, а не пьет пиво на лавочке — это уже хорошо. А если он потом поймет, что это его судьба, и начнет зарабатывать на вокале деньги — это результат. Или, наоборот, определится, что занимается ерундой, и приложит усилия к другим делам. И это результат.
Эмпирически мы и раньше двигались в этом направлении. Просто, когда появился документ с перечнем направлений деятельности молодежных центров, у нас оформилась хотя бы методическая основа для работы. Теперь будет легче начинающим на ниве молодежной политики. А то часто бывает, что мне звонят из какого-нибудь района края и говорят: «Мне сказали, что я должен организовать молодежный центр. Скажите, что мне делать?» Раньше им приходилось объяснять все на пальцах. Кроме стратегии молодежной политики РФ и закона Красноярского края, никаких других регламентирующих документов у нас не было.
Кстати, ситуация вполне обычная. Сейчас «модно» в каждом районе, в каждом городе создавать по молодежному центру. Людей, не всегда специалистов, местные власти едва ли не насильственно заставляют создавать эти центры, очевидно, что результаты таких экспериментов не радуют.
Молодежные центры создаются, и, мне кажется, это неплохо. Очень серьезный вопрос, что такое молодежные центры, какова их миссия и почему они, например, не в системе допобразования. Дискуссии по этому поводу идут давно. Мы с коллегами долго рассуждали, пока не пришли к интересному выводу. Ведь образование работает с интеллектом, потому что с душой ему работать некогда. А теперь тем более — ему бы к ЕГЭ подготовить, там не до душевно-творческого воспитания. Спорт работает с телом. А молодежная политика... работает с волей! И этот вывод мне в свое время сильно помог. Мне повезло, я хотя бы всегда понимала, что я делаю и зачем. Напомню, что даже мероприятия мы проводим только тогда, когда есть ВОЛЕизъявление, инициатива.
Теперь к районам. В небольших городах или селах центром культурной жизни традиционно были клубы либо Дома культуры. А ведь у ДК совсем иные задачи и целевая аудитория. Очень сложно молодежи найти там свое место. Да, культура пытается работать с молодежью, но сама система не позволяет.
А ведь есть еще куча молодежных субкультур, которые вообще никому не нужны: готы, рэперы, эмо. Они должны знать, куда им пойти. Вот они в ДК приходят, а там бабушка на входе сидит. Да их и не возьмут туда, они шумные. Каждый, кто работает с молодежью, знает, что, когда больше двух молодых людей в одной комнате собирается, тихо уже не будет. Они на самом деле никому не нужны, их все любят, все знают, что нужно что-то с ними делать, но они всех напрягают.
Молодежь как группу раньше никто даже не выделял. Совсем недавно начала развиваться такая наука, как ювентология. Взять хотя бы курс университетской психологии: детей делят по возрастным категориям очень подробно, потом выделяют категорию от 14 до 17 лет, а потом появляется какое-то абстрактное понятие «юношество», и вроде как хорошо. Теперь государство начало обращать внимание на эту категорию, пусть даже, как вы выразились, «насильственно», но и это хорошо.
А вот какими путями это достигается, вопрос другой. Конечно, если бедная библиотекарша всю жизнь работала в своей библиотеке, а потом ей говорят: иди и создай молодежный центр, это трагедия и для нее, и для молодежного центра. Тут мы опять уходим в проблему кадров.
Это ведь действительно проблема. Я знаю много примеров, как набирают людей в районные молодежные центры по принципу: в кого пальцем ткнули.
С одной стороны, это наша беда. С другой стороны, я сужу по Красноярску, в этом всегда была главная прелесть. В образовании все четко, туда без педагогического диплома не попадешь. И когда в одном месте собирается куча людей с одинаковыми стереотипами, может сложиться тупиковая для креатива и творчества ситуация. А так как специалистов в нашей области не было никогда, в «молодежку» приходили из самых разных сфер: из спорта, из допобразования, из культуры... И это было здорово — все разные, все со своими взглядами и амбициями. Первый выпуск специалистов молодежной политики был в прошлом году.
В Новосибирском педагогическом университете?
Да. И в Москве, по-моему, также. Есть только два места, где готовят специалистов нашей профессии.
Денег просто так не дают
Молодежная политика Красноярского края пошла по пути глобальных проектов: взять хотя бы ТИМ «Бирюса». Столько денег в нее вложено, а где же результат?
— Мне сложно об этом говорить. Так как я сама не молодежь, я не буду претендовать на объективность. Ни один из моих «детей», побывавших на «Бирюсе», не сказал мне, что ему не понравилось. Хотя мне это удивительно, я уже забыла, что такое большая тусовка. Для меня бегать в толпе по звонку куда-то — неприемлемо. Но для кого-то такой лагерь — настоящая находка. Есть морально устаревший термин «активная жизненная позиция», и если в советские времена для формирования ее у молодежи были пионерские лагеря, всесоюзные съезды, то современному поколению это все не знакомо.
Судить о том, сколько денег потрачено и какой выхлоп они принесут, я не буду. Конечно, «Бирюса» выполняет и политическую функцию. Но это нормально. Государство не тратит деньги просто так, это миф. Как минимум оно воспитывает для себя активный электорат.
Другое дело, как проект организован, но я думаю, что это дело времени.
Интересное слово — «проект». Раньше у нас была просто молодежная политика, а теперь — сплошные проекты.
Бывают такие слова-паразиты, которые как прицепятся... Вот раньше все любили слово «программы». Ой, программы мы писали везде! Потом появился «проект». А что, удобное слово и удобная форма, особенно для нашей деятельности. Надоест всем работать в «проектах» — придумают новое выражение. Уже сейчас у нас если «инновационная» идея, значит, отличная! Что инновационного в том, что я видела, непонятно никому, в том числе и авторам. Но слово модное.
Правда, когда в какой-нибудь окраинной школе дети в пятом классе пишут «проекты», становится смешно.
А появление этого термина в молодежной политике не связано с грантовыми конкурсами, в которых так модно было участвовать?
Конечно, связано. Для меня вся молодежная политика началась, когда мы выиграли первый грант. Гранты тогда стали удобной формой сотрудничества с государством. Грант — это деньги под результат, мы сейчас все переходим на такую систему. Взять хотя бы перевод госучреждений на автономное финансирование. Что это такое? Это когда государство содержит не контору, которая неизвестно что делает, а дает учреждению конкретную сумму денег под конкретный результат. Весь мир так давно работает, это передовая технология управления.
Грант — это удобно и нам: ты можешь получить финансирование под проект, реализовать его, и у тебя еще что-то полезное потом останется. Сегодня у нашего молодежного центра есть и своя сцена, и своя аппаратура. Но первые свои колонки мы заработали в 1996 году на грантовом проекте.
Мы просто разные
Есть мнение, что Красноярск значительно отстает от Новосибирска в молодежной сфере.
Я могу вам сказать честно, в Новосибирске молодежной политики нет в нашем понимании. Я поясню. По всей России наша сфера деятельности шла своим путем и поднималась на свет божий самостоятельно. Есть две наиболее глобальных схемы работы в молодежной политике: московская и питерская. Так вот, в Питере все так же, как в Новосибирске. Вся деятельность сосредоточена в районных администрациях, работа ведется с общественными организациями, которые привязаны к образованию. В Новосибирске к тому же сильная университетская жизнь, и многое происходит именно в студенческих объединениях. Власти же уверены, что той работы, которую они проводят точечно, вполне достаточно.
Красноярск больше похож на Москву — там тоже автономные молодежные центры. В Новосибирск мы едем учиться, это правда, там сильна теория. Но у нас гораздо лучше практика. Не могу сказать, что из этого хуже или лучше, просто разное. Есть в России города, в которых в администрации уверены, что вся молодежная политика заключается в организации военно-патриотических игр.
Размах работы, наверное, зависит и от размера финансирования, которое каждый регион выделяет на молодежную политику?
Безусловно. Даже с гигантским энтузиазмом на пять рублей далеко не уедешь. У нас в Красноярске в этом плане система выстроена грамотная, есть сразу несколько видов и источников финансирования. Городской бюджет платит нам зарплаты и оплачивает помещение: коммуналку, телефон. Есть такое понятие, как краевая субсидия на развитие молодежной политики, — это основные деньги, на которые мы проводим мероприятия и развиваем себя: покупаем технику, реквизит. Субсидии выделяются на каждую территорию в соответствии с количеством молодых людей, которые там живут. И район уже сам их распределяет по своему усмотрению. В Красноярске их делит управление молодежной политики между центрами.
Третий очень важный источник финансирования — городское операторство. Весь бюджет городской молодежной политики с 2006 года распределяется между молодежными центрами и общественными движениями следующим образом. Есть столько-то миллионов, их делят в долях на одиннадцать значимых для города направлений: начиная от трудовых отрядов, заканчивая творчеством. Получаются этакие гранты, на которые проводится конкурс. Победитель получает и финансирование, и право реализовывать проект. Схема очень эффективна, она складывалась годами.
Плюс ко всему этому спонсорские деньги?
Конечно, каждый задействует все доступные ему резервы: кто-то привлекает спонсоров, кто-то оказывает платные услуги, кто-то продолжает участвовать в грантах. Время работает на нас: каждое организованное мероприятие позволяет пополнить материальную базу центра. И если завтра в нашем нестабильном обществе мы останемся без финансирования совсем, то какое-то время мы сможем работать исключительно на собственных резервах.
Досье «ВК»
Захарова Оксана Николаевна
Родилась в Красноярске. После школы работала в Красноярском краевом Дворце пионеров и школьников. В 1990 году поступила в Минусинское училище культуры на специальность «режиссер». Через три года устроилась заместителем директора в клуб «Олимп», подведомственную организацию отдела по делам молодежи Кировского района города Красноярска. В
В 2010 году поступила в Новосибирский государственный педагогический университет на факультет молодежной политики и социальной работы.
Кира Сергеева, «Вечерний Красноярск» № 42 (283)
