Обычно от спектакля спустя некоторое время в голове остается немногое — удачно выстроенная мизансцена, яркий актерский этюд, пара уколовших сердце драматических мгновений. Иногда же память не сохраняет ни одной детали из постановки, зато буквально впечатывает в себя текст пьесы — так, что потом её можно цитировать на радость ценителям. Спектакль «Как я стал...», который поставил на малой сцене ТЮЗа режиссер Артём Терёхин, я наблюдал примерно три недели назад, на сдаче; накануне январской премьеры вспомнить что-то действительно яркое о нём без помощи блокнота оказалось невозможно, тогда как литературному первоисточнику стоило бы посвятить несколько страниц текста. Это ли не режиссерская трагедия?
«Как я стал...» — очередной шедевр от талантливого драматурга Ярославы Пулинович, пресловутый океан современных нравов, успешно втиснутый в неказистый с виду графин. Парня — двадцати с небольшим лет, типичного оболтуса и бонвивана — бросает его легкомысленная подружка; он знакомится с другой — серьезной, замужней, сдержанной, и «развивает» её в лучших традициях Райского из гончаровского «Обрыва». Для него новые отношения, все эти поцелуи и трогательные романтические истории — не более чем забавная игра, для неё же — возможность впервые в жизни совершить что-то по велению сердца, желанное и безумное. Все закончится, разумеется, трагедией — вполне себе обывательской трагедией разбитой мечты, когда персонажам можно сочувствовать, а можно над ними смеяться — в зависимости от душевного настроя. Главный же герой, по сути, воплощает психотип всего поколения — обаятельный, нагловатый, слегка совестливый, умеющий показаться трогательным, склонный к сентиментальным саморефлексиям, но при этом совершенно поверхностный.
Прошедшей весной Пулинович презентовала эту пьесу здесь же, в ТЮЗе, в формате читки, и тогда «Как я стал...» произвела эффект оглушительный — лаконичная, отстраненная, выдирающая завитками букв и крючками запятых самый нерв времени, но преподносящая его очень спокойно, чуть ли не цинично. Какие-то ухищрения для того, чтобы донести до современников все смыслы обыденной драмы, казались излишними. Прошло немного времени, актерский состав остался практически тем же, однако этих самых ухищрений появилось так много, что не осталось места ни для цинизма, ни для откровенности. Спектакль стал слишком велик для малой сцены — его загромоздили строительными лесами из металлических балок, неуклюжими этажерками на колесиках, микрофонами, роялями, зонтиками — и людьми. Как узник в каменном мешке, постановка упирается в стены костлявыми локтями и разбитыми коленями, ворочается и скрипит — поскольку актеры все время ходят и прыгают по сцене, карабкаются на верхотуру, рискуя сорваться (к слову, на аванпоказе так чуть было не произошло). Исключительно по этой причине все действия персонажей тоже кажутся очень крупными, почти гротескными — то, что должно произноситься буднично и негромко, здесь будто бы выкрикивается в лицо.
Режиссер, вместо того, чтобы хоть как-то приглушить своих персонажей, усугубляет сценическую тесноту всеми возможными способами — например, помещает в один из углов площадки микрофонную стойку, перед которой время от времени прочитывает свои полуистерические исповеди главный герой (исполняющий роль Александр Князь в этих эпизодах вообще занимается самокопированием себя же из другого спектакля). Единственное, что в таких условиях выглядит и звучит уместно — это комический пласт пьесы, связанный с матерью девушки (Лада Исмагилова) — бывшей актрисой провинциального ТЮЗа, ныне бесславно спивающейся в одиночестве в маленькой квартире и исполняющей чужие стихи на мотив «Институтки» под корявенький аккомпанемент белоснежного пианино. Сей разухабистый персонаж у Пулинович заряжен таким количеством театральной «клюквы», что провалить его почти невозможно; да вот только вокруг смешной ягоды не видно настоящего жизненного болота, одна бездушная глянцевая открытка.
Можно было бы сказать, что спектакль ещё наберет ход, актеры прибавят — да вот только с этим как раз полный порядок. Кажется, спасти постановку может только чудо, которое отодвинет стены на несколько метров в стороны, сотрет с губ Елены Кайзер алую помаду, а со сцены — нелепые декорации и всякие зонтики с проекторами. Пока же, право слово, лучше почитать пьесу.
