Московский артист Александр Носик, известный широкой публике по своим ролям в сериалах, на театральную сцену выходит редко — преимущественно в антрепризе. Вот и в Красноярске Александр недавно побывал в антрепризном спектакле «Плохая семейка». А год назад многие могли увидеть его в ледовом шоу «Звезды на льду». О различных шоу, киносъемках и прочих тонкостях нелегкой актерской профессии — в эксклюзивном интервью нашему корреспонденту.
— Ледовое шоу — ваш самый необычный творческий опыт?
— Пожалуй. Участие в подобных телешоу — это актерам вообще, по большому счету, не свойственно. Бокс и автогонки нам как-то больше понятны. А вот танцы на льду — настоящий экстрим.
— Прежде на льду стояли?
— Вот именно — стоял. (Смеется.) В детстве у нас во дворе, чтобы приняли играть в хоккей, было одно условие — надеть коньки и выйти на лед. Но в нападение меня не пускали: не то что к воротам противника — я до середины поля едва доезжал и падал. Поэтому стоял в защите.
— Александр, а как же вы тогда попали к Авербуху?
— Абсолютно случайно! Приехал в Подольск на запись программы «Большой спорт» с Димой Нагиевым. Там же снимались Аня Семенович и Илья Авербух. Сидели в гримерке, пили кофе, болтали. И вдруг Аня спрашивает Илью: «Слушай, а может, мы возьмем Сашку в шоу? Пусть он будет моим партнером!» Тот согласился, мне тоже было интересно себя в этом испытать. Но когда я приехал к нему с коньками и показал, как катаюсь, — он такое лицо скривил! (Смеется.) Ладно, мол, давай попробуем. А до шоу — всего неделя! У Ильи были проблемы — Дима Певцов не смог участвовать, еще кто-то в последний момент вынужден был отказаться. В итоге он меня все-таки взял. У меня, кстати, вообще такое кредо — быть на замене.
— Всегда?
— Практически всегда, за редким исключением. В боксе я заменил Валдиса Пельша. В гонках пробовался изначально, но мне сказали: «Нет, Саш, ты не подойдешь — команда собрана». А потом вдруг звонок: «Саш, надо ехать — не хватает людей». И с ролями то же самое — очень часто звонят: «Послезавтра съемки». Значит, у вас сорвался герой, спрашиваю? «Нет, ну что вы!» Ладно, говорю, вы мне басни не рассказывайте — сначала выбирают тех, кого хотят, а потом тех, кем можно их заменить. Такое отношение, конечно, не всегда доставляет удовольствие. Но обычно я все равно соглашаюсь — надо так надо, поехали!
— Необходимость быстро включаться в работу вам не в тягость?
— Меня это только заводит — интересно себя перебороть. События развиваются стремительно — только успевай поворачиваться! Это мощнейший адреналин. Я вообще авантюрист по натуре. Когда все очень просто — жить как-то скучновато. У меня и герои — сплошные экстремалы. И милиционеров играл, и маньяков, и убийц — вечно кровь, кровь! (Смеется.) Еще ни одна моя работа в кино не обошлась без кровопролития.
— Что для вас оказалось самым сложным?
— В боксе было исключительно тяжело перебороть свой страх выйти на ринг — перед первым раундом просто зашкаливало. Перегорал чудовищно.
— Боялись, что разобьют лицо?
— Вот уж чисто женская постановка вопроса! (Смеется.) Нет, драка — это адреналин, страх получить. Не важно, куда — в лицо или в живот, — сами удары имеют определенное свойство. А в ледовом шоу — более профессиональный страх. Все-таки это спектакль. И страх здесь не оттого, что упадешь, а оттого, что не справишься. А подкачать нельзя. Плюс у тебя еще партнерша.
— Еще большая ответственность.
— Я был абсолютно уверен, что не уроню, не разобью ее. Однажды Татьяна Анатольевна Тарасова выговорила мне после одной неудачной поддержки, когда мы с Ленкой упали, — но Бережная упала на меня, она не покалечилась. И потом мы с ней все сделали успешно. Нисколько не покушаюсь на авторитет Татьяны Анатольевны — она, безусловно, мэтр в своем деле. Но нужно понимать, что к театральным артистам в подобных проектах немножко другие требования. Да, мы и танцуем, и кидаем партнершу, отвечаем за нее — но технологией мы в полной мере не владеем, лед не наша стезя. А самая главная наша задача — не испортить номер. Можно ведь и откатать хорошо, но не сыграть ничего. Или сыграть, но при этом наделать кучу ошибок. И вроде на тренировке все делал, а на представлении запросто нервы могли зашкалить — и от невроза все испортил. Куча тонкостей. Но под конец стало легче — даже если где-то спотыкаешься, зрителю это уже не видно.
— На сцене у вас нет подобного страха — испортить номер?
— Тут другой постоянный страх — что не сыграю на полную катушку. Все время борьба за энергетику, на каждом спектакле — извечный мандраж. Понятно, что и текст уже давно знаешь, и все мизансцены, рисунок роли — то есть отыграть, в принципе, можешь. Но вопрос, насколько точно. Довести до конца — вот на что может не хватить сил.
— Насколько сильно ощущаете зависимость от партнера?
— Конечно, это сказывается. С хорошим партнером спокойно, и на сцену ты выходишь кайфовать. А с плохим — изначально настраиваешься на то, что как-то работать все равно придется, но самому, автономно. Правда, на сцене бывают такие экстремальные ситуации, когда любой партнер — будь он плохой или хороший — просто не может быть адекватным! Приходится моментально собирать себя в кучу, чтобы подыграть ему, подсказать — как-то выкрутиться. Но подобные случаи хорошо держат в тонусе, не дают расслабляться. Хотя иногда самому трудно не поддаться на комизм происходящего.
— Кстати, о комичном. После того как увидела, насколько вы были органичны в ледовом номере на тему «В джазе только девушки», очень удивилась, прочитав в одном из ваших интервью, что комедийные роли даются вам сложнее.
— Для артиста вообще самое сложное — органично смеяться и плакать. Но играть комедийные роли мне до недавнего времени приходилось почему-то только в театре. Хотя очень часто слышал от знакомых ассистентов, которые таскали меня на разные кинопробы: «Тебе обязательно надо сыграть в комедии!» И вот наконец сыграл — снялся в новогодней сказке для взрослых. Не могу пока судить об этой работе — видел только озвучку, всю картину еще не успел посмотреть. Но, по большему счету, это история о любви. Я в ней впервые попал в собственное амплуа Шурика. (Смеется.) На экран фильм выйдет, видимо, в следующем году — в этом был сезон «Иронии судьбы-2».
— И насколько органично вы чувствовали себя в этом амплуа?
— Честно говоря, непросто. Потому что сразу начинаешь гэговать, а комедии играются очень серьезно. И чтобы все получилось, нужен хороший разбор материала — а значит, профессиональный режиссер. И сам материал должен быть полноценный. Современные комедии играть нельзя — это абсурд, набор гэгов, нет ни идеи, ни конфликта, нет драматургии. Зато когда читаешь старые пьесы — вроде бы очень смешно. Но выходишь на площадку — и получается глупость. Самое трудное — найти эту внутреннюю улыбку, заложенную автором, — в себе, в материале. Все-таки некий внутренний трагизм раскопать гораздо проще — каждому из нас пришлось что-то пережить…
— Скажите, а после фильма Глеба Панфилова «В круге первом» вам удалось переломить по отношению к себе некий сериальный стереотип?
— К сожалению, пока нет. Люди смотрят то, что им чаще показывают. И, конечно, для массового зрителя сейчас номер один — сериал «Возвращение Мухтара». Хотя не меньший всплеск интереса был и к «Спецназу», и к «Бойцу». И несмотря на сериальную подачу, мне не стыдно за участие в этих проектах — они снимались как полноценное кино. Может, не хватило денег на какой-то антураж, но игра актеров там не «мыльная». Помните, как в старых добрых советских фильмах «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов»? По формату — это сериалы, а по сути — телевизионное кино, просто не вмещающееся в рамки одного просмотра.
Кстати, «В круге первом» — тоже из разряда таких вот качественных многосерийных фильмов. И я очень рад, что мне посчастливилось сняться у Панфилова. Но, увы, актерский опыт сегодня мало кто принимает в расчет — отталкиваются только от каких-то стереотипов. Каждый разговор на пробах, как правило, начинается с одного: «Знаете, Саша, для вас, сериальных актеров…» Стоп, отвечаю, давайте сначала попробуем, порепетируем — что за изначальная предвзятость! И потом, у Панфилова я выкладывался столько же, сколько и в «Мухтаре». Просто у последнего другой формат — играть там нужно жизненнее, проще. Но соблюсти органику в совершенно дурацком сериале с тупым сценарием — это еще нужно постараться!
— Трудно было сохранить лицо?
— Целая война была каждый раз на площадке — там же все пришлось переделывать! К сценаристам меня не подпускали, иначе бы это плохо кончилось — руки чесались объяснить им политику партии! Спорил с продюсерами, убеждал, доказывал. Возможно, поэтому за мной и тянется слава скандального артиста. (Смеется.) Но на самом деле никакой я не скандальный. Просто недоумеваю, когда пытаются заставить играть всякий бред — я так не могу, в театральном институте меня другому учили! Вот и приходится все время бороться за правильный мотивационный ряд, выяснять, что из чего вытекает. В том же «Мухтаре» некоторые сцены вообще были написаны буквально на коленке, перед самой съемкой. Зато потом, как выяснилось, именно они стали самыми любимыми у зрителей. Потому что там все, как в жизни. Но — в контексте сериала.
— Попадание в яблочко?
— Вот именно! А сценаристов хороших сейчас нет, все они откровенно халявят — пишут вал, однотипные сценарии для всех. Можно добавить собаку, можно убрать — ничего не изменится! А потом еще заявляют — у нас нет актеров. Как это нет? Вы дайте нам полноценный материал! Где артистам проявляться — в «мыле»? Но в нем, как правило, нельзя давать чрезмерный градус — сам жанр определяет некое четко заданное существование. А классику у нас не экранизируют — сняли одного «Идиота». Хотя в той же Англии постоянно снимают потрясающие исторические многосерийные фильмы — и у нас можно было бы.
— А как вам «Мастер и Маргарита»?
— Не смотрел, не смог переломить себя — в моем сознании с этим романом связаны слишком яркие образы. И потом, в разрыве серии смотреть нельзя. Возможно, будет пауза в работе — куплю диск и посмотрю. Но, признаться, боюсь… Я и вторую «Иронию» не смотрел.
— Боитесь разочароваться, сломать некое собственное представление?
— Да, наверное. Но в то же время судить, стоило или не стоило снимать продолжение, я не могу — поскольку фильм не видел. Кстати, на тему неведения — у меня была очень смешная история, когда Александр Адабашьян снимал «Азазель». Меня тоже приглашали пробоваться на Фандорина — я в то время был похудее. Но книжку перед кастингом не успел прочитать — Акуниным тогда все поголовно увлекались, мне претит подобная массовость. Я и Адабашьяну то же самое сказал. Ну а если вас утвердят на роль, спрашивает. Что ж, говорю, тогда обязательно прочитаю!
К сожалению, в этом фильме я так и не сыграл — как сказали, по возрасту не подошел, слишком взрослый. Дико расстроился — так сильно хотелось поработать с Адабашьяном, потрясающий человек! Ну да ладно. И вот через некоторое время после выхода фильма в одном телеинтервью у режиссера спрашивают: «А к моменту съемок вы читали Акунина?» Нет, отвечает. Я был в полном восторге от его ответа! (Смеется.) А сам я к этому роману так и не притронулся.
— С книгами Александры Марининой до съемок в сериале «Каменская» тоже были не знакомы?
— Нет! Хотя очень рад, что сыграл в нем, — «Каменская» снималась как серьезный фильм. У меня это была вторая работа в кино — спустя год после «Цветов от победителей». Тоже, кстати, забавная ситуация. На озвучке «Цветов от победителей» режиссер Александр Сурин сказал: «Значит так, Саня: теперь ты соглашаешься только на главные роли и только в полнометражных фильмах». Пауза. «Но если тебе в течение года не сделают ни одного предложения — соглашайся на все». И как в воду глядел! Так что когда мне предложили сыграть убийцу в «Каменской» — согласился не раздумывая. И не жалею — там я познакомился в кадре с Сашей Балуевым, с Витей Вержбицким.
— Сожаления по поводу чего-то несыгранного часто приходилось испытывать?
— Очень много ролей ушло. Если в начале актерской карьеры мне не хватало уверенности в себе и за роли я не боролся, то позже, когда набрался какого-то профессионального опыта, стал, по крайней мере, хорошим ремесленником, — в этот период потеря ролей была по-настоящему болезненной. Иногда шли бесконечные утверждения, ничего толком не говорили. Потом все-таки отказывали, я подписывал другой контракт, вечером нужно было вылетать на съемки. И вдруг звонят с первой картины: «Знаете, вы все-таки приезжайте». Не могу, извините, — я уже подвязал под себя других людей.
Или другой случай: вроде получились интересные пробы, и режиссер не в претензии, но тебя все равно не берут — таково решение продюсера. Или в ансамбль, как говорят, не вписываешься. А еще смешнее — по возрасту не подходишь.
— Неужели возраст — настолько серьезная проблема?
— Конечно, кино — не театр, здесь большее внешнее соответствие. И играть 18-летнего юношу я в кино сейчас уже не смог бы. Но когда причиной отказа становится разница в три-четыре года — это абсурд! Тем более что лет до тридцати я вообще был худой, как глиста. Но очень часто все происходило как в дурном анекдоте: «Отлично, вы наш герой, к съемкам приступаем послезавтра! Сколько вам лет? Э-э-э… Вы знаете, у нас для вас есть только эпизод». (Смеется.) Хотя ничего, по сути, не изменилось! В итоге я стал хитрить — а сколько, спрашиваю, вы мне дадите?
Что поделать, актерская профессия вообще очень неблагодарная — постоянная зависимость от режиссуры, от продюсера.
— Тем не менее на режиссеров вам везло?
— Были счастливые встречи — и в театре, и в кино. Но, к сожалению, сейчас в режиссуре, за редким исключением — чем дальше, тем хуже. Раньше режиссер видел актерский потенциал, понимал, что ты можешь сыграть. Так было во времена моего отца, и мне еще посчастливилось это застать. Но по большему счету, современные режиссеры — организаторы. А непосредственно по твоей роли они тебе ничего объяснить не в состоянии. Конечно, я пытаюсь хотя бы на уровне актерского разбора понять, как мне существовать в той или иной сцене. Но плохо, что нет опытного взгляда со стороны.
— Вы с таким увлечением рассказываете о своей профессии — как-то даже не верится, что в театральный институт вы попали почти случайно.
— Знаете, я с детства насмотрелся на все трудности актерской жизни и прекрасно понимал, что медом здесь не намазано. И потом, родители в театре, дядя — это сразу провоцирует к тебе некое предубеждение: «А, сын пришел…» Когда только начал ходить на пробы, это была целая проблема — все первым делом спрашивали, не сын ли я Валерия Носика! Не говорил ни да, ни нет — всеми способами старался уйти от ответа. Правда, псевдоним брать не хотелось — это тоже некая игра, другая крайность. Нужно просто достойно работать, чтобы тебя воспринимали как личность. И считаю, что сейчас я уже что-то сумел доказать — и себе, и другим.
Елена Коновалова, "Красноярский комсомолец"
фото Александра Паниотова
