Сегодня улица Марковского, протянувшаяся всего-то на три квартала — от Кирова до Парижской коммуны, — самый что ни на есть центр Красноярска. Это убедительно подтверждается стоимостью квадратных метров и нешуточной борьбой за инвестплощадки, совершающейся под аккомпанемент заявлений градостроительного совета и прокуратуры. Здесь в пределах трех кварталов вы найдете с полдюжины объектов культурного наследия, почти столько же банков, один объект монументального искусства и даже региональный офис партии власти, именуемый общественной приемной.
Первый же дом (как ни странно, с номером 19) встретит вас богатым словом «Роснаноклимат», венчающим более привычные глазу лексические единицы: «отопление», «вентиляция» и «обогрев труб», и не менее запоминающейся табличкой, стилизованной под мемориальную доску. Это отнюдь не портрет Тихона Павловича Марковского, красного командующего вооруженными силами Енисейской губернии, убитого колчаковцами в 18-м году. На вас смотрит лицо, которое вы готовы были бы увидеть на стенах Лувра или Уффици. Текст рассеивает последние сомнения: «Если бы человечеству повезло немного больше, то в этом доме обязательно бы работал великий художник, инженер и философ Леонардо да Винчи». Чуть выше табличка с именами создателей, включая заказчика и прорабов, отлитыми, надо полагать, в бронзе. Для того чтобы разобраться в происхождении этой эпиграфики (так лингвисты называют надписи на твердых материалах — от трех букв на заборе до метровых «Слава КПСС!» на крыше), нужно вернуться лет на сто назад.
В пожарном порядке
Сто лет назад на улице Большекачинской кипела совсем другая жизнь.
В 1881 году Красноярск пережил самый страшный в своей истории пожар. Сгорело больше 300 городских усадеб, причем в центральной части города. В этот момент городская дума приняла крайне жесткое градостроительное решение. Она постановила: на центральных улицах города можно строить только каменные дома или дома на каменных подклетах (первые этажи каменные). «Соответственно, значительная часть населения, у которой сгорело имущество, но осталась земля, была вынуждена отказаться от земельных участков, — поясняет главный архитектор Красноярского края, руководитель краевой службы по надзору в области градостроительной деятельности Константин Шумов. — Эти земельные участки начали скупать те, кто был в состоянии построить на свои деньги либо каменный, либо полуторакаменный дом, и это привело, во-первых, к скорейшей застройке центра, поскольку привлекли капиталы, а во-вторых, маргинальное и малоимущее население ушло с главных улиц на периферию».
Улицы Малокачинская (Ады Лебедевой) и Большекачинская как раз и были такой периферией — здесь селилось крестьянско-мещанское сословие.
Незадолго до пожара на стрелке этих улиц купил деревянный домик крестьянин из села Сухобузимского Александр Семенович Чернышев, приехавший в Красноярск с женой Евдокией Васильевной, происходившей из семьи священника, своим отцом и маленьким сыном Леней.
Александр Семенович получил небольшую должность в канцелярии губернского правления, где служил его сосед по улице Н.И. Суслов. Вместе с ним он начал ходить на Столбы и даже стал одним из основателей первой «Столбовской избушки» на Третьем столбе. На Первом столбе, уверяют краеведы, и сейчас можно разглядеть написанные голубой краской инициалы А.Ч. и Л.Ч. и дату 22.VII.1889.
Л.Ч. — Леониду Чернышеву — тогда было уже 14. Он учился в мужской гимназии, дружил со «столбистом» Митей Каратановым и страстно любил рисовать. Через три года он поступит в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, которое окончит с малой серебряной медалью. После продолжит образование в статусе вольнослушателя Петербургского высшего художественного училища при Императорской академии художеств, а в 1907 году оставит столицы и вернется в Красноярск, где с головой окунется в работу.
В 1908-1909 гг. по проекту Л.А. Чернышева строится Дом купеческого общества (сегодня пр. Мира, 71). Ему поручают реконструкцию Духовной консистории, проектирование каменного храма в Успенском монастыре, кинотеатра «Арс» (ныне Дом кино). В 1910 г. он помогает В.И. Сурикову открыть рисовальную школу и становится ее первым заведующим. К слову, знакомство художников началось еще до отъезда Леонида Александровича из Красноярска. Сохранился портрет 13-летнего Лени Чернышева, написанный Суриковым еще в 1888 году. Позже он сделает с него набросок в профиль и четырежды повторит этот профиль в казачьем войске Ермака на одном из самых известных своих полотен.
Но самым первой работой Л.А. Чернышева в родном городе становится флигель, под который он перестраивает амбар в усадьбе матери (отца к этому времени уже не было в живых). Во флигеле размещаются жилые помещения и мастерская. Но «квартирного вопроса» это не решает. Нужен собственный дом, а значит, нужны средства, и в 1910 году Чернышев принимает предложение занять должность главного архитектора Первой Западно-Сибирской выставки сельского хозяйства и промышленности. Полтора года он живет в Омске. Работа, сон по 3-4 часа в сутки, крепкий чай, крепкий табак и снова работа.
Основную часть полученного гонорара в 11 тысяч рублей Леонид Александрович вкладывает в проектирование и строительство собственного дома. Сегодняшний его адрес — Марковского, 21.
Вишневый сад-2012
Мимо этого четырехэтажного особняка вы точно не пройдете. К началу работы над его проектом Л.А. Чернышев уже входил в тройку «китов», сыгравших ведущую роль в предреволюционной застройке города, наряду с Владимиром Александровичем Соколовским и Сергеем Георгиевичем Дриженко. Он переболел эклектикой, обрел собственный почерк, отмеченный, по выражению К. Шумова, «выразительностью крупных, стильно прорисованных архитектурных форм, лишь слегка оттеняемых тонко найденными элементами декора». Но он по-прежнему бредит Древним Востоком — любовью к искусству Древнего Египта, поразившего его во времена работы в петербургских хранилищах. Этой любовью отмечены ярчайшие его творения, в первую очередь Музей Приенисейского края (будущий Краеведческий), который он проектирует одновременно со своей усадьбой. Тем удивительней факт, что собственный дом архитектора начисто лишен мотивов ориенталя. «Он понимал, что это не общественное здание, а частная постройка, и вложил в проект свое понимание художественного облика здания, принадлежащего частному лицу, — рассказывает Константин Шумов. — Усадьба имеет специфические черты, характерные для зданий эпохи рационального модерна первых десятилетий ХХ века. Они не имеют никакого отношения ни к Востоку, ни к русским национальным мотивам. Это английский коттедж в его классическом понимании, чисто европейская архитектура».
Европейским было инженерное исполнение: это был первый в городе дом с паровым отоплением. Оборудование привезло из Варшавы и смонтировало представительство польской фирмы под руководством инженера Езиоранского.
Сюда перед самой первой мировой Л.А. Чернышев перевез мать, дядю и двоюродную сестру Лизу, вскоре ставшую его женой. Однако счастлив он был недолго. Сначала уходят из жизни мать и дядя Иван, а в начале 1921 года умирает от сыпного тифа жена, и Леонид Александрович остается в огромном нетопленом доме совершенно один.
После его смерти в 1932 году здание муниципализируется и используется под самые разные надобности. По словам Константина Шумова, некоторое о время здесь были даже городские бани, «женские и мужские, разнесенные по этажам, и еще живы люди, которые в эти бани ходили».
Возвращение к первоначальному облику, а отчасти и к функционалу — многие годы на Л.А. Чернышеве лежали обязанности надзора за городскими постройками — произошло лишь в середине «нулевых», когда здание перевели в краевую собственность, провели основательную и дорогую реконструкцию и сюда переехала краевая служба по надзору в области градостроительной деятельности.
Сегодня в планах этого ведомства — отреставрировать спроектированный Чернышевым флигель, чтобы разместить в нем музей архитектора. Благо все документальные источники, необходимые для воссоздания облика строения, пережившего несколько пожаров и перестроек, сохранились. Да и материалы для будущей экспозиции тоже в избытке. Благодаря Г.В. Юдину, который в свое время скупал графику Л.А. Чернышева, сохранились его работы со времен учебы в училище живописи, ваяния и зодчества в Москве. К тому же в запасниках Краеведческого музея уцелела мебель дома-усадьбы, сделанная по авторским эскизам, в которой в полной мере проявилась привязанность Л.А. Чернышева к Востоку. «Оригиналы нам вряд ли позволять выставлять в деревянном здании, — признает Константин Шумов, — но мы могли бы экспонировать факсимильные копии, фотографии. А кроме того, мы хотим разбить в усадьбе вишневый сад и установить во дворе бюст архитектора Чернышева».
Мечты главного архитектора края уже приобрели программно-целевой характер: в краевой программе сохранения объектов культурного наследия на 2011-2012 гг. заложено 2 млн рублей на разработку проекта реставрации флигеля и 15 млн — на ремонтно-реставрационные работы. Вишни для сада работники службы готовы привезти с собственных дач, эскиз бюста великого земляка уже выполнен О. Шавлыгиным, а установить его предполагается без единой бюджетной копейки: «Мы все обязаны Л.А. Чернышеву за то, что он был красноярским архитектором, и деньги должны быть собраны по подписке, как это делалось во все времена». В общем, каждый неравнодушный красноярец может пожертвовать рублем, чтобы уже через два года музей Леонида Александровича Чернышева открылся в его подлинном доме, спроектированном им самим.
«Вас здесь не стояло»
А теперь можно вернуться и к дому на Марковского, 19. Его появление — плод дискуссии о том, что и как надо строить рядом с архитектурными памятниками и вообще в исторической среде. Этому не учат в университетах (в красноярских, по крайней мере), поэтому аргументы выстраиваются, что называется, в натуральную величину. В чистом виде решений возможно всего два: уподобление или намеренный контраст, напоминающий, что каждая эпоха говорит на своем языке. Дом на Марковского, 19, как нетрудно догадаться, пример первого подхода. На проект здания в таком соседстве объявлялся специальный конкурс, авторов консультировала служба по охране памятников, делались многочисленные фотомонтажи и визуальные накладки, позволяющие предугадать восприятие двух строений рядом. «Но как только проект был воплощен, тут же появились критики, заявившие: «Вы растиражировали образ дома Чернышева и таким образом уничтожили памятник архитектуры!» — вспоминает Константин Шумов, в ту пору возглавлявший службу по охране памятников. — Поэтому, когда проектировался торговый центр рядом с домом Зельмановича на перекресте ул. Сурикова и Маркса, на Градостроительном совете было поддержано противоположное решение: давайте работать на контрасте. Тут же появились недовольные, которые сказали: «Что вы творите! Вы уничтожили памятник архитектуры!» Ведущий специализированный российский журнал «Российский вестник» отметил проект как пример «современного контекстуализма», но большинству горожан сочетание несочетаемого пришлось явно не по вкусу.
По мнению Константина Шумова, истина, как обычно, посредине: любое здание должно быть произведением архитектуры, «а значит, настолько гармоничным и интересным, чтобы не создавать конфликта с существующей средой и отражать современный этап развития архитектуры». Если вы видели такие примеры в Красноярске и его окрестностях — пишите.
Впрочем, споры о том, как строить в исторической среде, меркнут перед полемикой о том, строить ли здесь вообще. За примерами далеко ходить не надо. Рядом с усадьбой Л.А. Чернышева строится гостиница в английском стиле. Строится, невзирая на запрет прокуратуры, указавшей на то, что будущее здание на два метра сверх допустимого возвысится на двухэтажным деревянным домом по ул. Марковского, 27. В нем, согласно мемориальной табличке, в 1897 году работал В.И. Ленин. Рядом установлен монумент Ильичу, правда, далеко не в том 27-летнем возрасте, которого требовала бы историческая правда. Неудивительно, что новостные ленты полны заявлений коренных жителей ленинских мест, требующих запрета здесь всякого коммерческого строительства. (Нависающий над кварталом 14-этажный жилой дом, сданный в эксплуатацию без согласования службы по охране памятников, видимо, уже привычен и для них, и для правоохранительных органов.) Естественно, ничуть не меньше тех, кто не считает В.И. Ленина фигурой, память о которой можно и нужно охранять.
В этом споре истина даже не посредине — она побоку. В.И. Ульянов действительно жил в 1897 г. на социально неблагополучной и политически неблагонадежной Большекачинской улице в доме вдовы чиновника Клавдии Гавриловны Поповой, помогавшей политическим ссыльным. Но дом Поповой снесли много лет назад, а для того чтобы миф продолжал существовать, памятником был назначен дом, где В.И. Ленин «работал». Пока не выяснилось, что это здание на этом месте в 1897 г. стоять просто не могло, поскольку уже в советское время было перенесено из зоны реконструкции ул. Лебедевой.
Впрочем, фальшивая табличка не мешает дому оставаться подлинным элементом исторической среды, образующим довольно гармоничное единство с деревянным офисным зданием на Марковского, 29, в прошлом домом врачей Абакумова и Пальмина, и подлежать охране уже в этом статусе. Правда, дом на Марковского, 19, как великолепный образчик «крепкого городского дома эпохи модерна» пользуется заслуженной любовью арендаторов, тогда как от аренды ленинских кабинетов отказалось даже региональное отделение КПРФ.
Образец кирпичной застройки той же предреволюционной поры можно увидеть по соседству — на Марковского, 35. Магазин «Шарлотта», бывший дом Сары Берковны Якобсон. «На рубеже веков, видимо, спасаясь от погромов в европейской части страны, в Красноярск приехало достаточно много еврейских семей, которые привозили капиталы и строили дома, — рассказывает Константин Шумов. — Дом Якобсон — типичный пример не очень ценной архитектуры, так называемого кирпичного стиля, самого дешевого (кирпича к тому времени было уже много) и самого характерного для предвоенной застройки». До революции на его первом этаже размещалась «нормальная вольная аптека», открытая провизором В.С. Дорониным, после национализации квартировали различные ведомства. Последним было краевое управление культуры, доведшее здание до пожара, когда от него остались одни стены. Сегодня аккуратно отреставрированный эконом-класс образца 1912 г. выглядит удивительно стильно — особенно на фоне крупнопанельного штаба единороссов, расположенного, кстати, по тому же самому адресу (вот она — сила контраста!).
Академическая нагрузка
Теперь пора перейти на четную сторону улицы. Здесь нас ждут достопримечательности исключительно образовательного характера. На Марковского, 36 — гимназия № 2, более известная как 33-я школа. В доперестроечное время спецшкол «с английским уклоном» в городе было всего две, а здесь даже математику преподавали на языке Шекспира, так что свое полуанглийское отрочество «уклонисты» вспоминают с большим удовольствием.
В особняке в псевдобарочном стиле на Марковского, 58, известном как «дом Ускова», еще одна непростая школа — гимназия № 12 музыки и театра. На вывеске указано второе название: «Школа мастерства «Виртуоз». Но, как мы уже знаем, вывески врут не хуже, чем календари, особенно на ул. Марковского. Осенью 1998 года гимназию закрыли на срочный ремонт, который закончился... 10 лет спустя. Все это время виртуозы скитались по соседним школам и холодной Академии музыки и театра, что, однако, не помешало им выиграть дипломы всех мыслимых конкурсов от Дельфийских игр в Москве до международного конкурса юных исполнителей в Кельне. В этом году альма-матер открыла двери, но можно ли будет так же пестовать виртуозов в условиях стандартного подушевого финансирования — пока большой вопрос. К счастью или несчастью, гимназия № 12 — тот редкий случай, когда заявления о «развитии творческого потенциала» и «индивидуально-личностном обучении» — голая правда.
Последняя школа на нашем пути — школа высшего спортивного мастерства по видам борьбы им. Д.Г. Миндиашвили на Марковского, 88, в прошлом году получившая статус академии. В 1973 году, после триумфальной победы Ивана Ярыгина на Мюнхенской олимпиаде — первой олимпийской победы в истории края, — спорткомитет наконец внял просьбам Дмитрия Георгиевича Миндиашвили и принял решение о создании постоянной тренировочной базы. В прошлом году, 36 лет спустя, Академия борьбы им. Д.Г. Миндиашвили была признана лучшим специализированным спортивным сооружением России.
Впрочем, школа, она «не в бревнах, а в ребрах». На сентябрьском чемпионате мира в Москве Виктор Лебедев выиграл золотую медаль, Лориса Ооржак (после автомобильной катастрофы, с одной почкой) стала второй, олимпийцы Назир Манкиев и Асламбек Хуштов взяли бронзу («расслабились», замечают «академики»). «Мы посчитали очки наших четырех борцов, и получилось, что, выступай они отдельной командой, мы заняли бы третье место среди 114 сборных», — рассказывает заместитель директора академии Сергей Подоленко.
Вот только к медалям борцов в крае привыкли. Для многих чиновников от спорта главное «медальное» условие — найти деньги на билеты. «А вы представьте себе уровень конкуренции. Только в нашем крае вольной борьбой занимаются 19 тысяч человек, в мире — десятки миллионов. И кому-то одному нужно пробиться. Тренировки — это напряжение через не могу, когда, кажется, мышцы железом отрывает от костей, дышать физически больно. На пульсе 200 надо пахать по полтора часа, да еще два раза в день. Почему и нужна наука!» — Сергею Подоленко, видимо, не в первый раз приходится объяснять, что «Академия» — это не вывеска. Он рассказывает, как Бувайсара Сайтиева в 1995 году фактически списали из сборной страны, когда вместо чемпионата Европы он попал в госпиталь с дистрофией миокарда. О том, как в ШВСМ пришел Хуштов, считавшийся к тому времени бесперспективным, потому что в свои 26 не был даже призером страны. О программе возращения уроков борьбы в школу (раньше, оказывается, были). И о том, что стенд «Олимпийские чемпионы» перед зданием академии они с Дмитрием Георгиевичем уже решили заменить на «Спортивную славу Академии борьбы». Там обязательно будут фото не только олимпийцев, но и чемпионов мира, а может, и Европы. Если хватит площади.
Татьяна Чабан, оригинал статьи в новом красноярском журнале «Я»
