Сегодня исполняется десять лет со дня смерти Виктора Астафьева — самого известного литератора земли красноярской, лауреата, классика, и прочая, прочая. Несколько дней назад скончалась его вдова, тоже писательница.
Астафьев — это в определенной степени символ вообще всей литературной жизни Красноярского края, самый уважаемый, авторитетный и заслуженный писатель. В Иркутской области примерно такая же социальная роль отведена Валентину Распутину, который, слава богу, еще жив, и пусть живет долго. Астафьев богато представлен в топонимике края и города. Его имя носит школа (и не одна), лицей, литературный музей, памятник ему (кстати, неплохой) украшает площадь перед КИЦ, есть фонд имени Астафьева, который ежегодно вручает астафьевские литературные премии. Наконец, есть (странно, если бы их не было) группа людей, которые изучают наследие писателя, проводят астафьевские чтения, ходатайствуют об очередном увековечении памяти писателя...
Иными словами, даже после смерти писатель Виктор Астафьев позволяет зарабатывать на изучении его книг, биографии, общественной деятельности. Несомненно, что и десятилетие со дня смерти будет отмечено — правда, не знаю как, специально не интересовался, но то, что такую дату не оставят без внимания ни городские, ни краевые власти, ни литературная и прочая культурная общественность, — сомневаться не приходится. И в красноярских школах тексты Астафьева изучают, и рассказ «Конь с розовой гривой» издан в серии «Школьная библиотека», то есть, получается, не только в красноярских.
И это, еще раз повторю, правильно. В Сибири всегда дефицит своих «локальных героев» — писателей, спортсменов, художников, первопроходцев. Хорошо, что находятся люди, которые собирают материалы, проводят конференции, выбивают деньги на свои мемориальные мероприятия... Хорошо, правда. Тут у меня возражений никаких нет.
А вот как писатель Виктор Астафьев мне не нравится. Тут уж мое личное мнение — читательское. И я постараюсь объяснить причину своего неприятия, даже, скорее, неприязни, которую испытываю к писателю Виктору Астафьеву.
В 70-е годы, когда я еще был мал и неразумен, а читать, по сути, было нечего, я прочел все, что печатали Астафьева в «Роман-газете» — и «Царь-рыбу», и «Последний поклон», и «Кражу». Нет, с точки зрения литературного мастерства Астафьев, безусловно, был хорошим писателем. Нормальная, кондиционная, добротная советская проза — такую тогда публиковали миллионными тиражами — Белов, Носов, Семенов, Казаков... Все больше про матушку-природу, да про падение нравственности у молодого поколения, да про трудное босоногое детство. Деда Астафьева раскулачили, отца посадили как «врага народа», сам он подыхал с голоду в Игарке беспризорником, пока не попал в детский дом — но об этих «политических» фактах своей биографии советский писатель Астафьев, понятное дело, писать не мог. Потому что он был все-таки советским писателем, и сделал на этом поприще блестящую карьеру. Несколько орденов, Герой Соцтруда, две государственные премии (вторая — в 1991 году, под самый занавес советской истории). Депутатом Верховного Совета был. Следовал, так сказать, генеральной линии партии и правительства: известно его участие в разгроме рок-движения и группы «Машины времени» после нашумевшей статьи «Рагу из синей птицы». На самом деле я не очень внимательно следил за творческим путем писателя Астафьева в советские годы, но часто встречал его фотку в «Литературной газете» (у нас в семье ее выписывали). А там фоток кого попало не печатали. Уж поверьте.
Так что мало кто из коллег писателя Астафьева мог бы похвалиться таким признанием со стороны власти. То есть из советских писателей Астафьев был наиболее советским, если судить по сумме наград и премий.
А потом пришли новые времена, и Астафьев тоже резко переменился. И стал писать книги о том, как в Советском Союзе все было плохо — ни жить толком не умели, ни строить, ни воевать. Его роман «Прокляты и убиты» я считаю (при всем несомненном прозаическом мастерстве) крупнейшей неудачей Астафьева — не литературной, а идейной. Потому что в нем он ниспровергал все те ценности, которые воспевал в собственных книгах (речах, письмах, выступлениях на партийных и литературных съездах) советского периода. Смешивал с известной субстанцией все то, за что в свое время получал ордена, премии и лауреатские значки. Я-то ладно, а вот представляю читателей будущего, которые лет через сто читают сначала «Царь-рыбу», а потом «Прокляты и убиты» или «Печальный детектив». Когнитивный диссонанс возникнет у читателей будущего. Как-то исследователи его творчества объяснят этот парадоксальный перелом сознания, полную смену всех ориентиров, но мне не очень интересно, как именно это объяснят. Я уже не буду отмечать, что «антисоветский» Астафьев был обласкан новой демократической властью так же, как и «советский» брежневским Политбюро: две государственные премии РФ — правда, вторая посмертно. Губернаторы красноярские к нему на поклон ездили, как к какому-нибудь Солженицыну в Троице-Лыково. Биографы, журналисты, подрастающее поколение — само собой. Нет, в жизни Виктора Астафьева, в последние ее годы, все было куда как хорошо. И я искренне рад этому. У нас не так часто хорошие писатели получают такое внимание со стороны власти. Особенно российской. Как человек я этому рад.
А вот как читателя меня все-таки смущает, что Астафьев оказался угоден и той власти, и этой. Потому что так не бывает. Кнута Гамсуна (нобелевского лауреата, между прочим) подвергли унизительным судебным преследованиям за сотрудничество с гитлеровцами. Томасу Манну вообще пришлось бежать из родной Германии, когда в ней сменилась власть. Примеров из отечественной литературы тоже хватает. Слова «лауреат государственной премии СССР» после августа-91, мягко говоря, не способствовали писательской карьере. Чаще всего. Слишком недолюбливали обласканных советской властью. Считалось, что они виноваты в том, что «настоящие, народные» писатели оставались в загоне. Может, и не все виноваты, но чем, скажите, нравы в писательском сообществе могли отличаться от нравов в ЦК КПСС?
Так что как читателя меня это смущает. Что творческое наследие Виктора Астафьева делится на два противоположных друг другу периода. Я понимаю писателей, которые не приняли новой «демократической власти», и так и остались в «духовной» (а то и реальной, политической) оппозиции. У людей были убеждения, идеалы, которым они не стали изменять. Я понимаю людей, которых не печатали в «совке», они спивались, уезжали, сходили с ума, и были признаны только после смены режима в стране. Но я не могу понять «случай Астафьева», который благополучно жил и при советской, и при антисоветской власти. Мне трудно это понять, трудно объяснить. Все-таки я читатель тоже в какой-то степени советский. Воспитанный на том, что большой мастер слова должен служить нравственным ориентиром для читателей не только в своих книгах, но и в поступках, помыслах, убеждениях и биографии.
Астафьева же я воспринимаю немного не так. Вернее, совсем не так. Но это влияет на мое читательское восприятие его книг. Если уж на то пошло, я не считаю Виктора Астафьева самым лучшим писателем советской эпохи, даже лучшим писателем сибирского происхождения. У Распутина, на мой взгляд, куда более мощное дарование, запоминающиеся книги и последовательные взгляды. У Вампилова куда более трагическая судьба. Астафьев — автор хороших текстов для школьной программы. Как, помните, в школьных хрестоматиях есть тексты «про родную природу» — Тургенев, Паустовский, Пришвин... Теперь вот и Астафьев. Видимо, там они и останутся, в учебниках. Вряд ли я когда возьмусь перечитывать «Царь-рыбу», «Печальный детектив» и уж тем более «Прокляты и убиты».
Владислав Толстов
