В мои руки попала автобиография Игоря Грабаря — русского художника, еще историка искусств, реставратора, попечителя Третьяковской галереи, педагога и прочее после запятой. Как и в этом заскобочном описании, живопись, хоть и стоящая на неизменном первом месте и даже вынесенная в эпиграф (о том, что художник любит искусство больше всего), оказалась притесняемой жизненными обстоятельствами. Собственно «Моя жизнь» — история этих осознанных притеснений. Грабарь, дописав до эпилога, понял это про свою жизнь и про книгу, поэтому попытался объяснить, что вся остальная деятельность — тоже искусство, пусть даже триста с лишним страниц дают представления больше о «социологическом» контексте, нежели о конкретных его картинах. Автобиография — от рождения до 1936 года (Грабарю было 65, когда он решил все записать) — предваряется описанием того, что побудило начать книгу: художник прочитал старые письма, оживил в голове давно прошедшее — это отпечаталось на манере рассказывания (особенно в начале). Сквозь фактологический материал сложно пробраться, каждый эпизодический персонаж завален разного рода титулами, родственниками, врагами, действиями, историями. Так что фигура Грабаря появляется нескоро, и, чтобы до нее дойти, нужно сделать несколько страшных усилий. Кажется, Грабарь лишен таланта равномерно вести сюжет или тонко чувствовать действительно любопытные моменты, текст не содержит его внимательной живописности и тонет в постоянных предисловиях. Мелкие подробности жизнеописаний кого-то другого сменяются спадом этих подробностей, когда они действительно нужны: невероятное количество тут же забываемых коллег, учителей и учеников даны в деталях, при этом жена и ребенок (как будто априорные) появляются эпизодично в описаниях их портретов.
Конечно, Грабарь, как историк искусства и человек, чья жизнь состояла из постоянного взаимодействия с художниками, иногда дает удивительно красочную панораму художественной жизни рубежа XIX-XX веков и первой половины XX. В числе прочего описывает, как впервые выехал заграницу, в Париж, зашел в лавку Воллара с картинами и впервые увидел Гогена, Ван Гога, Сезанна — не пришел в восторг, но сильно удивился, потом рассказал друзьям о новой живописи и получил прозвище «Гога и Магога». В этой же лавке был увлечен недописанным натюрмортом Мане, не смог найти 40 фунтов, чтобы купить (вспоминает, как спустя годы эту же картину продавали уже за сорок тысяч). Через десятилетия именно такая живопись, импрессионистическая, постимпрессионистическая, будет не только двигать вперед искусство самого Грабаря, художников вокруг, но и считаться ими самой прекрасной. Много страниц посвящено противостоянию старой и новой Академии художеств, разлад внутри которой произошел в момент поступления туда художника, здесь же встречаются описания разных методов обучения искусству, от давления и унижения до активного неучастия. Еще интересно — уже уехав заграницу, чтобы учиться у немецкого педагога, Грабарь пишет о художниках, уехавших вместе с ним, в числе прочих — про Марианну Веревкину, которая прострелила руку и после этого отчаянно училась писать левой.
Жизнь художника — это постоянное недовольство собой, фраза «это уже получилось лучше», лейтмотивом тянущаяся через все творчество. При этом ловишь себя на мысли, что Грабарь оценивает картину, висящую в Третьяковке, как неудачную — но она уже столько лет там висит и считается образцовой. Чаще всего им описываются натюрморты — желтое на желтом, красное на красном, любимые им пейзажи — совершенно разнообразный иней, углы крыш, крыльцо, выстроенные природой композиции из деревьев. К концу книги появляются драмы, касающиеся написания портретов: наиболее удачные — сына, академика Чаплыгина, арфистки Дуловой. На последнем нарисовать женщину оказалось гораздо проще, чем арфу: струны, которые должны быть плотными и пропускать через себя пространство, долго не получались, «не сливались с воздухом». Художник всегда предпринимал какие-то эксперименты для рисования людей: пытался копировать настолько похоже, насколько это возможно, выставив перед собой натуру, позади поставив зеркало, так, чтобы оглядываться, сравнивать изображения, то есть используя зеркало как нечто нейтральное, дополнительный угол обзора. Среди традиционных тем его живописи встречается странный (прежде всего для самого художника) сюжет «толстые женщины» — картина ужасала Грабаря: он считал ее воплощением уродства, ненужного в искусстве. Но все остальное в его работах кажется спокойным: умиротворенные жизнью люди, лица, цветы, охапки лежащих на столе васильков, оставленный неприбранный стол, скамейка, женщина с ведрами на снегу.
65 лет деятельности Грабаря — это введение реформ в Третьяковке (вместо картин с пола до потолка новая развеска, удобная для глаз), попытка стать архитектором (спроектированная больница), экспедиции (изучение искусства в провинции), реставрация (достижения по очистке картин, атрибуция произведений), многое другое, оставшееся за рамками разумного объема его и этого текста. За всем написанным — постоянно изменяющийся художник, в чьих картинах — он сам, в отвлечениях — все остальное.
