Главная
>
Статьи
>
Культура
>
Книга: «Сады диссидентов» («Dissident Gardens»), Джонатан Литэм

Книга: «Сады диссидентов» («Dissident Gardens»), Джонатан Литэм

16.12.2014
0

«By 1959 nobody said ‘I am a Communist’ except in a Hollywood flick, either a swarthy heavy making a dying confession, expiring words from a body riddled with FBI lead, or some tubercular, misguided kid, maybe Robert Walker or Farley Granger, facing up to consequences of his treasonous acts».

Джонатан Литэм

Уходящий год существенно обогатил наши представления о современной американской романистике. Правильно завершить этот экскурс непростой книгой популярного фантаста, неожиданно мощно выступившего на поприще вполне себе реалистичного политического романа.

Опус берет свое название от прозвища, данного «Sunnyside Gardens» — утопической социалистической деревне, построенной в 1920 году в одном из районов Нью-Йорка. Она была задумана, чтобы соединить человеческую общину с окружающей средой и политической философией — небольшой рай посреди консьюмеристского ада, изначально обреченный на оскудение и разрушение. «The Gardens were half Kropotkin Commune and half Gramercy Park», пишет Литэм. Фактически же роман это замысловато спаянное трехкнижие, в котором умещается история нескольких поколений американских леваков — вчерашние антифашисты накануне коллапса заокеанского коммунистического движения в 50-е, «новые левые», хиппи и революция в Никарагуа из 70-х, антиглобалисты, пацифисты и знаменитое «Оккупай». Вне идеологических раздумий роман полнится Нью-Йорком и бесчисленными приметами американской культуры, от бейсбола и видеоигр до Бобби Фишера и Боба Дилана; такое внимание к бытовому ландшафту принципиально, поскольку один из самых важных вопросов романа, конечно, можно ли любить Штаты и оставаться при этом левым.

Впрочем, другим верным слоганом для книги был бы и такой: каждый революционер обязан быть одиноким. Литэм изобретает множество разновидностей этого одиночества, созвучного с духовным сиротством: когда твой отец уходит от матери к любовнице, когда родители отказываются от одной идеи коммунизма ради идеи государства Израиль, когда далекие идейные вожди разоблачают сталинский культ и так далее. Одиночество сводит безразмерные величины глобальной революции к теории малых дел, избавляет от нелепого догматизма (например, одну из героинь исключают из компартии за роман с чернокожим копом), но одновременно и умаляет романтический пафос до самоуверенного пессимизма. Получается интересная философская фигура: охваченные бунтарским пылом, персонажи легко отказываются от семейной идеи в пользу идеи социальной, и благодаря своему настрою не ломаются даже в драматических ситуациях — но в какой-то момент осознают, что невозможно творить общественное, не будучи ячейкой этого общества. Впрочем, это все может быть лишь домыслами критика — с формулировками идей и постулатов у Литэма не ладится, за каждым хитро выстроенным «программным» монологом таится либо пустота, либо взаимоисключающий монолог; даже то, что потомок убежденной сталинистки в итоге превращается в анархиста, на уровне логики объясняется весьма неуверенно.

Если говорить о языке, то роман написан в принципе сложно; это своего рода кедровая шишка со множеством заключенных в толстую скорлупу орехов, и потому при скорочтении вполне возможно невзначай перемолоть сладкую сердцевину зубами и выплюнуть вместе с трухой. Нам показывают, насколько сложную интеллектуальную и эмоциональную работу проделывают персонажи, пытаясь разрешить жизненные коллизии и примирить реальность со своими идеалами — и одновременно, как старательно скрывают они друг от друга результаты этой работы. Бесконечный парад умолчаний, ошибок, неверных интерпретаций, помноженных на душевную страсть и множество подтекстов — вот внутренняя «кухня» каждого из героев, и это определяет интимный, лиричный и очень насыщенный характер повествования. Не желая облегчать читателям задачу, Литэм приводит внутреннюю хронологию в полную неразбериху, произвольно чередуя эпизоды из летописи Ангруш — Циммер — Гоган, драму и пастораль, высокое и бульварное, подробное и мимолетное. Вероятно, причина такой нестабильности как раз в попытке соединить политическое и семейное, причем высказаться на обе темы как можно подробнее. Такое в истории литературы удавалось немногим — но для беллетриста попытка просто отличная.

Фото: afisha.ru

Рекомендуем почитать