Два рассказа в третьем номере журнала «Октябрь». Первый рассказ «Едем — значит, едем», второй «Косиножка».
А хорошо, ребята, правда, хорошо. Настоящая насыщенная глубокая лирическая проза. И публикация с умыслом, продуманная. Первый рассказ об отъезде, об отъезде вообще, о прощании со всем родным, дорогим и любимым. И о вынужденном движении к чужому, нелюбимому, ледяному. Героиня уезжает за бугор, прощается со своим домом в городе, во время прощания всплывает ее прежний отъезд из некой Ивановки, из дома родителей, «отъезды» смешиваются, переплетаются, вырастают один из другого. Много реалий, настоящих живых воспоминаний, вещей: секретер, диван, шпон... Лукьянова прекрасно знает, как сделать историю правдивой: нужно придать ей индивидуальность — придумать какую-нибудь подробность, мелкую деталь, родинку в паху или облупившуюся краску на бампере междугороднего автобуса. Таких деталей в обоих рассказах хватает. Вот цитата из первого, суть его: «Хочешь увезти любимое, а увозишь нужное. А любимое раздаешь, и выбрасываешь, и хранишь в памяти, и оно растворяется, и блекнет, и теряется, и окончательно становится дымом, но и он развеется вместе с тобой.»
Второй рассказ о том же, только направление движения персонажей противоположное: забеганный останкинский журналист волей обстоятельств да, наверное, и по скрытому хотению переезжает к подруге в деревню. Хлопотливая московская жизнь противопоставляется неспешной деревенской (в рассказе, кстати, мельком упомянут и Красноярск — журналист едет туда в командировку). В финале подбавлено драматизма — подруга журналиста, женщина примерно сорока лет неожиданно умирает (в первом рассказе никакой сюжетности нет — сплошная грусть и воспоминания). Можно многое наловить в этих небольших текстах: героиня второго рассказика Косиножка — вяловатая, унылая женщина, впрочем, вполне симпатичная, умная и т.д., чем-то она вообще на нашу теперешнюю деревню похожа (в несколько облагороженной версии), и умирает так же скоропостижно, оставляя насквозь городского жителя, переехавшего к ней журналиста с кучей проблем, и как он будет их решать — непонятно. И в первом и во втором тексте своевольно перемещает персонажи царица Любовь: во-первых, любовь родительская...
Сильно глубоко копать, отыскивать смыслы я не собираюсь — нет такой задачи (задача моих заметок — передать впечатление). Скажу только вот еще что:
Отличные первые фразы (важнейшие! С первой фразы задается тон, настроение, именно после хреновых первых фраз нетерпеливые читатели бросают чтение и проклинают литературу и литераторов). Вот они: 1. «Квартира понимала, что ее хотят бросить». 2. «Тося была нежна и кротка, как умирающая».
У Лукьяновой часто оживают неодушевленные предметы: «Вещи героически сопротивлялись», «Дом и сад понимали, что их бросают». Прием известный, изрядную долю трогательности прибавляющий, и здесь вполне уместный, но злоупотреблять им опасно.
Диалогов немного, но они также выполнены мастерски: каждое слово на месте, везде настроение, мысль, юмор.
«- Что нового? — спрашивал он после рабочего дня, в который уместились два скандала, две планерки, разбор полетов, три часа хорошей плотной работы и деловой ужин с обменом визитками — не считая объезда ДТП, беседы с гаишником, звонка по поводу техосмотра и еще сотни мелких дел.
— Что у меня может быть нового? — пожимала она плечами. — Соседская кошка сегодня приходила.
Пауза.
— Перевела еще пять страниц соглашения.
— Кошка перевела? — смеялся он.»
Журналу «Октябрь» за публикацию пять с минусом.
Антон Нечаев
