Может ли кто-нибудь из вас сказать, что в театре главное? Если подойти к вопросу с вульгарно прагматической, анатомической даже точки зрения?
Одни рассудят — натурально, театр, то есть здание; мол, инфраструктура — это основа театральной деятельности. Вот, в Японии после трехлетнего ремонта открыли восхитительно красивый театр Кабуки, что стало событием национального масштаба. Такая позиция основательна и в чем-то фундаментальна, ибо с учетом наших климатических реалий играть спектакли в хижине из пальмовых листьев проблематично. Больше всего апрельских новостей было посвящено именно этой теме: так, в Петербурге Александринский театр открыл новую сцену за два миллиарда рублей, а некая супруга полицейской «шишки» попросила закрыть театральную лабораторию «On.Театр», поскольку принцип сохранения энергии никто не отменял, да и аплодисменты очень уж мешают. За площадку, конечно, уже вступилась общественность, однако, как известно, в культурной столице РФ даже котам топать запрещено (что очень роднит город на Неве с городом на Енисее) — а тут целая полицейская жена!
Примерно в это время Москве сгорело здание ГИТИС; полыхало в кузнице актерских и режиссерских кадров знатно — более трех часов, и, к счастью, без жертв. Самое любопытное в этой истории, конечно же, не пожар, ибо что уж там, студентов-преподавателей разбросают по другим корпусам. Нет, некоторые сотрудники выразили неуверенность в том, что здание после реконструкции останется университету, а не перейдет «какому-то олигарху». Отчего нет? И не такое видали!
Другие скажут — умный, хорошо обученный и одухотворенный режиссер всего важнее; неспроста же Андрея Могучего зовут возрождать БДТ, а британская пресса рассыпается в похвалах гастролирующему по туманному Альбиону Михайловскому театру с Начо Дуато во главе. Правда, насчет эпитета «хорошо обученный» кое-кто не согласится; прежде всего, не согласится критик Марина Давыдова, написавшая интереснейшую колонку о том, почему в театральных вузах бессмысленно преподавать режиссуру. «Хирург, который знает, как делать операцию, — хороший хирург. Режиссер, который заранее знает, как поставить спектакль, — плохой режиссер», — заявляет Давыдова, и это, конечно, повод для отдельной дискуссии о понятиях «ремесленничество» и «творчество» применительно к театральной реальности. Но есть здесь и другой, небезынтересный аспект проблемы — вот, скажем, Юрий Любимов, которого так и не уговорили вернуться обратно на «Таганку», крайне недоволен «нарушениями авторского рисунка» в своих спектаклях. Его недовольство подкреплено юридически, поэтому если захочет — попросту запретит постановки.
«А как же труппа? Артисты — вот то, на чем зиждется театр!», — кричат третьи. Так, Николай Цискаридзе ничтоже сумняшеся, заявил: «Я и есть Большой театр»; кто будет спорить с балетным пока еще премьером? Апеллировать можно не только к его судебной тяжбе с администрацией ГАБТ (которая еще далека от завершения), но и, например, к недавним событиям в «Ла Скала», где недавно отменили «Макбет» из-за забастовки актерских профсоюзов.
Наконец, кто-то грузный, громогласный, пропустивший весь предыдущий разговор из-за того, что украдкой беседовал по сотовому телефону, встанет и пробасит: «Главное в театре — это зрители!». Эту оригинальную точку зрения, многие, к сожалению, разделяют. Скажем, московские театры со следующего сезона будут начинать свои вечерние спектакли на час позже, чтобы люди успевали на них сквозь плотный столичный трафик. А в столичной же Мастерской Петра Фоменко слабослышащим зрителям и иностранцам теперь будут выдавать планшетные дисплеи с демонстрируемыми на них титрами — задумка непривычно гуманная для нашей страны.
Хочется закончить этот бестолковый спор чем-то красивым и исключительно апрельским. Вот, например, в Нью-Йорке придумали такую штуку — собираются в течение года на улицах города читать сонеты Шекспира, 23 апреля начнут. Вроде и сцены как таковой нет, и режиссеры — не гиганты, и актеры — фьюжн во плоти, а все равно — дух захватывает. Наверное, в театре главное — это идея. Но вы, конечно, можете не согласиться.
Евгений Мельников
