С Терренсом Маликом обычно вроде бы всё понятно — гений, поэт, волшебник визуального кино, каждого фильма которого ждут как откровения. «Тонкую красную линию» ждали лет двадцать, «Древо жизни» — лет семь, окей; следующих работ подождём ещё.
Но Малик не собирается снова испытывать наше терпение; новый фильм, «К чуду», появился ещё в прошлом году, в работе ещё не то три, не то четыре, которые он снимает параллельно — в каждый по привычке набилось по толпе знаменитых актёров, половину из которых потом всё равно вырежут. Непонятно, как реагировать на столь резкое переключение режимов работы — тем более что «К чуду», первый результат нового подхода режиссёра к творчеству, не даёт легких ответов ни на один заданный ему вопрос.
Формально «К чуду» — концентрированный Малик; камера беспрестанно скользит вокруг и мимо персонажей, постоянно норовя уткнуться в какой-нибудь невероятно колоритный пейзаж, солнце бликует в камеру, просачиваясь сквозь листья и занавески, журчит вода, чирикают птицы, волосы и листья развеваются на ветру. Актёры либо расчерчивают пространство кадра по геометрическим траекториям, вышагивая друг вокруг друга с задумчивыми лицами, либо разыгрывают нежные сценки интимности, снятые чувственными крупными планами — пальцы касаются пальцев, руки скользят по плечам, губы целуют затылок.
Дамы (в основном Ольга Куриленко и немножко Рейчел МакАдамс) призывно улыбаются и счастливо кружатся по пшеничными полям, побережьям, залитым солнцем комнатам и даже супермаркетам; мужчины (Аффлек и Бардем) немногословно хмурятся; редкая внятная реплика кого бы то ни было из героев друг другу превышает по длине три предложения. Звучит классическая музыка, периодически кто-нибудь из героев начинает шептать за кадром многозначительный текст, склеенный из отрывистых фраз. Всё это ужасно красиво (разобрать фильм на тысячи скринсейверов легче лёгкого), весьма атмосферно, заметно чувственно, и совершенно невозможно смотреть.
Собственно, тут напрашивается важный вопрос; подождите, а разве в «Древе жизни» было не ровно то же самое? Да, всё так — но там у Малика была в запасе ещё и история размером с целый мир (про семью как персональную вселенную), и формальный повод использовать такой вот разреженный повествовательный стиль — воспоминания, которые редко бывают полностью сформированными и законченными историями. Здесь же происходит обратное — Малик изъясняется сплошными многозначительными недоговорённостями, и пытается собрать большую историю исключительно из них.
Но его история при этом, кажется, не такая всеобъемлющая, как в прошлый раз (мама, папа, становление, конфликты) — тут про то, как мальчик полюбил девочку, а потом разлюбил, а потом полюбил другую, а потом сошёлся с первой обратно, но всё равно было что-то не то. Такие истории невозможно рассматривать в воздушных абстракциях, тут важны детали — поступки, слова, взгляды, столкновения характеров, искры, которые летят от этих столкновений. Малик же абсолютно всё это убирает за кадр — и получается такое столкновение стихий, текучей воды и неподвижного камня; и драмы в этом на выходе примерно столько же, как в наблюдении за ручьём. Вообще, это странно очень — если задуматься, какие-нибудь «Дни жатвы» тоже состояли из того, что люди ходили по полю, читали за кадром многозначительный текст, и предавались любовным порывам по смутным причинам; а смотрелось при этом совершенно иначе. После «К чуду» как-то немножко страшно даже становится за остальные маликовские фильмы, которые сейчас только грядут — вдруг и там всё такое же будет?
