На прошлой неделе в Красноярском театре юного зрителя прошла коротенькая — всего в два дня — демонстрационная часть III Лаборатории современной драматургии и режиссуры. В этом году форум именовался «Вешалкой для классиков» и был посвящен актуализации текстов классической русской литературы в их обновленной интерпретации. Режиссеры, приезжие и не очень, в сжатые сроки презентовали несколько эскизов по пьесам Ярославы Пулинович, Василия Сигарева и Натальи Скороход, плюс в программу попало еще несколько приятных бонусов вроде премьерной читки пьесы «Окна в мир» по одноименному роману Фредерика Бегбедера; она послужит основой для декабрьского спектакля главного режиссера театра Романа Феодори.
«Дожди. А так все здорово», — лаконично охарактеризовала свои впечатления от осеннего Красноярска редактор «Петербургского театрального журнала» Евгения Тропп на пресс-конференции, открывавшей лабораторию. Помимо Тропп критический корпус на форуме был представлен Александром Висловым и, разумеется, Олегом Лоевским, главным идеологом «лабораторного движения» на постсоветском театральном пространстве. Он же для особо непонятливых расшифровал основную задачу нынешней «Вешалки» — войти в новый диалог с классическими текстами, которые, никем не читаемые, простаивают на полках, а также со зрителем, который привык смотреть на эти тексты сквозь множество стереотипов. Позже я воспользовался этим и завязал с ним небольшой диспут о том, кому посвящены современные сценические версии классических произведений и не требуют ли они наличия у зрителя, в обязательном порядке, некого бэкграунда. С одной стороны, слабо эрудированный человек не воспримет адаптацию классики как издевку над ней; с другой стороны, наверняка не считает заложенные в ней смыслы. Лоевский же уверен в том, что первая, чувственная реакция на спектакль должна определять последующее интеллектуальное его осмысление, и в некотором смысле она даже важнее уже имеющегося опыта; любой текст надо воспринимать с точки зрения современности. Если судить так, то неудачными итоги лаборатории не могли стать по определению.
«Сначала было хрюканье, а потом стало грустно», — признался один из маленьких зрителей после просмотра эскиза «Последнего маленького солдата» по пьесе хабаровского драматурга Валерия Шульжика и в постановке Екатерины Кузюковой, актрисы Красноярского ТЮЗа. Шульжик, хоть и придумал поросенка Фунтика — не русский классик, но в лабораторию его текст попал; как потом выяснилось — по сложносочиненным политическим обстоятельствам. Недурственная, но и несценичная с позиции драматического театра (Тропп предложила поставить по ней кукольный спектакль) притча о том, как в местечко под названием Край света приходят гротескные враги, и как их изгоняют три сына безымянного Старика — Летчик, Моряк и Артиллерист, получилась тюзовской в худшем смысле слова — аляповатой и бесхитростной, напоминающей агитку, обязательную для ознакомления детям школьного возраста. На фоне абстрактных положительных персонажей очень эффектны были «нехорошие» фашисты во главе с Сергеем Тисленко, что, впрочем, критики занесли скорее в минус.
«Поверьте на слово, роман хороший», — уверил публику Лоевский, комментируя тот факт, что двести с лишним страниц прозаического текста «Романа с кокаином» уместятся в сорок минут сценического времени. Инсценировка этого загадочного в смысле авторства произведения принадлежит Наталье Скороход и была написана специально для ... нынешнего главного режиссера театра им. Пушкина Олега Рыбкина, который в 2004 году поставил по ней спектакль в РАМТе. На «Вешалке» же за эту историю взялся Андрей Черпин, многословный главреж Ачинского драматического театра, и, изрядно обкорнав большинство сюжетных линий, превратил её в своеобразный трейлер к грядущему полуторачасовому (возможно) опусу. Разрушенная наркотиком и чувством вины личность главного героя воплощена сразу несколькими актерами, сменяющими друг друга; с другой стороны, в работе было много декоративной шелухи, намеренно выпячиваемой комичности и натуральной болезненности в духе впавшего в глубокую депрессию Кустурицы. Забегая вперед, отмечу, что эскиз по итогам лаборатории был рекомендован к постановке, но с ремаркой — поработать над собственной версией инсценировки.
«Каренин через измены эволюционирует от машины в человека», — открыла пару Америк и Антарктиду в придачу Марфа Горвиц на обсуждении своего эскиза по пьесе В. Сигарева. «Алексей Каренин» — это перевертыш толстовского романа, где Вронский — это лишь слегка персонифицированное обстоятельство, и где страсти Анны проходят стороной от основной интриги, где она интересна, в первую очередь, как раздражитель для своего толстокожего супруга, нечаянный проводник от упертого, мертвого рационализма к живой человеческой непосредственности. Любопытно, но Горвиц подала сигаревский текст в качестве пародии на латиноамериканскую мелодраму, сведя всех персонажей к броским человеческим типажами и разбросав по их отношениям иронические акценты. Однако пьеса очевидно сопротивляется попыткам обвешать ее со всех сторон оборками «гомерического смеха», который жаждала услышать режиссер: стилистика Сигарева традиционно слишком мрачна, история Алексея Каренина (замечательно сыгранного Эдуардом Михненковым) тоже на оптимистический лад не настраивает. Есть и другой вопрос к тексту: почему-то рассуждения о его тонкости и сложности не вызвали у меня сочувствия; кажется, что из него получилась бы отличная опера, но не многомерный драматический спектакль. Поскольку эскиз, опять-таки, рекомендовали для полноценного переноса на тюзовскую сцену, любопытно будет посмотреть на то, как мои сомнения разлетятся по ветру.
Евгений Мельников
