С января главный режиссер Минусинского драмтеатра Алексей Песегов стал его художественным руководителем. В новой должности объединились не только творческие полномочия, но и административные, в театре больше нет директора. Чем вызваны столь радикальные перемены и как сейчас живет Минусинская драма, ее худрук высказался в интервью «ВК».
Не по доброй воле
Что вам принес новый статус, Алексей Алексеевич?
Лично мне? Бесконечную головную боль и жуткую усталость, больше ничего.
Тогда зачем взвалили на себя такую обузу?
Вынужденная необходимость. Весь прошлый год театр не выполнял план, только к концу года мы сумели его закрыть, и то благодаря праздникам. Поэтому пришлось задуматься о реорганизации зрительской части, которая слабо занималась продажей билетов. Да и другие службы необходимо подтянуть.
Разве это не забота директора?
Наверное, забота. И я был бы рад не вникать в административные вопросы. Но, как показывает мой печальный опыт, когда в театре двоевластие, избежать их невозможно.
Именно поэтому вы в позапрошлом году уходили в творческий отпуск?
Мне не хотелось бы ворошить прошлое. Всего лишь очередной виток жизненного опыта, я его пережил. Ничего страшного не произошло.
А как же состояние труппы? Для артистов, особенно для молодых, отсутствие главного режиссера разве не обернулось потерями?
Об этом было бы уместно говорить, если бы мы со Светланой (Светлана Ламанова, главный художник Минусинского драмтеатра, жена Алексея Песегова. — Е. К.) насовсем уехали из Минусинска, как поначалу собирались. Предложений у меня множество. Но прежний руководитель краевого агентства культуры Зоя Благих уговорила не спешить. Наверное, чтобы не пугать труппу: если бы мы уехали, то и вся молодежь из театра разбежалась бы. Просто потому, что я сам многих пригласил в труппу, они приехали именно ко мне. И есть выпускники не только сибирских театральных вузов, но и из Санкт-Петербурга.
Молодежь потянуло в театр
Недавно к вам пришла работать актриса новосибирского театра «Глобус». Чем заинтересовали?
Каждый актер ищет своего режиссера. И режиссер тоже работает с теми, кто ему близок — не только по духу, но и, наверное, по таланту.
Какие актеры близки Алексею Песегову?
Такие секреты я не раскрываю. (Улыбается.) Но догадаться нетрудно — те, с кем я работаю из спектакля в спектакль.
А с кем расстаетесь?
Сам — ни с кем, никого из артистов еще не уволил. Если уезжают, то по своим личным причинам. Молодых все равно больше тянет в крупные города. Хотя некоторые привыкают, втягиваются. Здесь нет суеты. Я сам вырос в Минусинске, и мне комфортно жить и работать в маленьком городе.
В этом году у вас первый выпуск студентов-актеров на базе местного колледжа. Идея себя оправдала?
Был недолгий период, когда молодежь не шла в театр, многие уехали, и нам пришлось решать проблему своими силами. Набрали двадцать человек, почти половина из них доучилась — считаю, это неплохо. Самых толковых оставлю в театре. (Улыбается.) Вообще молодежи у меня сейчас много. Они видят, что я о них забочусь, и кто-то, поискав счастья на стороне, возвращается. Тем более что я могу им теперь платить достойную зарплату.
За счет чего?
Минусинский драмтеатр получил статус особо ценного культурного объекта края. К зарплате творческого состава это дает существенную надбавку. Если мы через три года не утратим свои позиции, статус пролонгируют — хороший стимул.
Квартирный вопрос в Минусинске не улучшился?
Нет, в собственность театру квартиры не выделяли с советских времен, приходится арендовать. Прежде городские власти хоть изредка, но помогали нам финансово, при их поддержке я выпустил «Черный тополь», «Вишневый сад» и «Рядовых». Но в последнее время живем лишь на средства краевого бюджета и на то, что заработаем сами. Благо появился краевой социально-творческий заказ, он позволяет выпускать одну-две работы в сезон. А еще можно порадоваться, что театр не перевели в муниципальное подчинение, как когда-то хотели, — он давно бы уже погиб, поскольку сам Минусинск на дотации.
Противник коммерциализации
Насколько существенны собственные заработки, что приносит доход театру в маленьком городе?
Это самый болезненный вопрос. Если идти на поводу у большей части зрителей, нужно ставить исключительно комедии. Но тогда бессмысленно вообще что-то делать, это уже будет не театр, а развлекательный центр. Я противник коммерциализации и всегда буду настаивать на том, что театру необходим непопсовый репертуар. Иначе он погибнет как творческий центр. Евгений Миронов рассказывал, что в Германии не достать билетов на серьезные спектакли, а на развлекаловку там народ ходит так, время от времени. У нас ситуация прямо противоположная: на Куни и подобные ему спектакли публика валом валит, а на серьезные постановки с большим трудом продаем билеты.
Почему?
Не знаю, видимо, люди не хотят забивать себе голову чем-то, требующим от них умственных усилий. Это очень печально... Но все равно, с каким бы трудом зрители ни принимали серьезную драматургию, без нее никуда.
Но минусинская публика издавна считалась просвещенной, разве не так? Исторические корни — место ссылки образованных политзаключенных, театр с багажом в 128 лет, давние культурные традиции, что порождает трепетное отношение к театру, — это миф?
Нет, не миф, и, к счастью, в городе еще сохранилась такая публика. У нас давний диалог с некоторыми театралами, их искренне печалит, когда мы порой выпускаем что-то легковесное. Но театр работает не только на них, зрители приходят разные.
Детский репертуар часто обновляете?
Подростки у нас выпали из поля зрения, поэтому недавно взяли в репертуар пьесу Виктора Ольшанского «Зимы не будет». Мне кажется, она заинтересует и подростков, и взрослых. А еще есть проект по работе с детьми-инвалидами. Думаю, театр должен заботиться и о таких зрителях.
А сказки выпускаем каждый год. В этом сезоне я сам поставил сказку «Иван-царевич и Василиса Прекрасная». Представляете, в первый раз в жизни ставил детский спектакль! (Смеется.) И, видимо, в последний — это безумно сложно, гораздо сложнее, чем поставить спектакль для взрослых.
Спрос на сказки не уменьшается?
Нисколько, но проблема в том, что мы не можем сами привозить ребятишек из детских садов, как прежде. У театра нет лицензии на перевозку детей, нет специального автобуса с ремнями безопасности, как предписано новыми правилами.
А правда ли, что значительная часть публики приезжает к вам из Абакана?
Да, и внимание абаканских зрителей нам очень важно. В Минусинске, по последним данным, осталось всего 50 тысяч человек. Мы сами нередко вывозим спектакли в Абакан и окрестные райцентры. Но все выездные спектакли в чем-то неполноценны. Всякий раз приходится их адаптировать к новой площадке, и неизбежны компромиссы — и световые, и декорационные. Комфортнее играть на своей сцене. Да и вообще весь антураж, театральная атмосфера — это изначально воспитывает в человеке особое отношение к театру, к культуре. Возить театр на дом — отвращать зрителей от того, чтобы они сами сюда приезжали. А это значит — рубить сук, на котором сидим.
В ожидании реконструкции
Помнится, когда-то Минусинский театр был колхозно-совхозным...
Был, и мы не стесняемся этой страницы в нашей истории. Благодаря людям, которые руководили в то время сельским хозяйством на юге края и взяли театр на содержание, он вообще смог существовать. Потом он опять стал городским, потом краевым. И благо сейчас министерство культуры края делает все, чтобы сохранить театр. Театр нуждается в глобальной реконструкции, и есть надежда, что она наконец состоится.
Когда?
Обещают через год, проектно-сметная документация на стадии разработки. Самое главное, что город готов передать в краевую собственность бывшую котельную, чтобы ее тоже можно было переоборудовать под помещения для театра. Там откроется еще одна сцена плюс репетиционный зал. И тогда у нас наконец появится площадка, которую можно будет сдавать городу под какие-то его мероприятия.
Это так важно?
Очень важно, потому что в Минусинске нет своего Дома культуры, на меня постоянно давят с просьбами о проведении всяких мероприятий. И мало того, что театр нуждается в ремонте, так сюда еще приходит молодежь на КВН, и после них остается что-то невообразимое. Килограммами приходится сдирать жвачку с кресел — даже говорить об этом неприятно. Я не хочу, чтобы наш театр — театр, которым может гордиться и город, и край, — превращался в развлекательный центр.
Алексей Алексеевич, а у вас не возникает ощущения, что в других городах Минусинский драмтеатр воспринимают с большим интересом и вниманием, чем у себя дома?
Порой возникает. Возможно, во мне говорят оскорбленные чувства, но, на мой взгляд, городская власть не до конца понимает значимость театра. Не понимает, что хоть он и в краевом подчинении, но работает прежде всего для минусинского зрителя. Я готов сотрудничать с городом. Но власти должны понимать, что Минусинский театр — это серьезное учреждение, а не ДК плюс театр. И я горжусь, что мне удалось вывести театр из маленького города на всероссийский уровень. Это нормальное мужское дело. Крупный театр сделать знаменитым гораздо легче.
Кстати, по-прежнему ли в силе идея перенести в Минусинск Фестиваль театров малых городов России?
Евгений Витальевич (Евгений Миронов, художественный руководитель Театра наций, организатора фестиваля. — Е. К.) настроен решительно, хотел уже в этом году его здесь проводить. Но у нас тут полная разруха, договорились вернуться к этой идее после реконструкции.
Других крупных режиссеров можете позволить себе приглашать на постановки?
У самого театра нет такой финансовой возможности. Но министр культуры края обещал нам помочь. А конкуренции я не боюсь. Вообще единственное качество, которое я по-настоящему в себе ценю, — отсутствие зависти, чужой успех меня только возбуждает. Труппе необходимо работать с другими режиссерами, это повышает ее творческий потенциал. Например, я очень рад, что у нас есть спектакль «Пышка» Василия Сигарева в постановке Валерия Павловича Пашнина. Жаль только, что жизнь спектаклей в маленьком городе недолговечна, приходится часто обновлять репертуар. Это наша самая большая печаль...
«Мата на сцене не будет»
Сколько длится жизнь спектакля в вашем театре?
По-разному, может закончиться после четырех показов. Как произошло с «Экспонатами» Вячеслава Дурненкова. Посыпались звонки, письма — пришлось снять. Ну не хочет народ смотреть на то, что встречает в повседневной жизни, на всю эту безысходность, пьянь, полную безнадегу. Наша публика консервативна, патриархальна, и в этом ее прелесть. Она целомудренна, не любит современную чернуху, когда со сцены звучит мат. И слава богу. Пока я здесь, у меня со сцены материться не будут.
Неужели совсем не допускаете грубой лексики в театре?
Когда слово нельзя выбросить из контекста, я допускаю какие-то выражения. Но все же не матерные. Скажем, сейчас мы репетируем спектакль «Саня, Ваня, с ними Римас», в нем есть просторечные грубоватые выражения — ну а как люди говорят в деревне? Хотя чаще всего без них можно обойтись, нарочитость ни к чему. Конечно, театр не может существовать без современной драматургии. Но она должна быть качественной, чтобы в ней была заложена какая-то идея. А из современных пьес, к сожалению, выбрать нечего. И я вообще считаю, что моя задача — не уходить в концептуальный театр, не разрушать традиции, которые были заложены здесь задолго до меня и которые сохранял Николай Климентьевич Гудзенко, корифей нашего театра.
А как относитесь к театральным экспериментам?
Особенность Минусинского театра — верность русской классике, и я пытаюсь ставить ее в современном прочтении, не совсем традиционном. Эксперимент эксперименту рознь. В одной телепередаче Кирилл Серебренников и другие молодые режиссеры настаивали, что 30 процентов бюджета театра должно уходить на экспериментальные постановки. Я в этом споре поддерживаю Олега Павловича Табакова, который сказал, что за экспериментами зачастую кроется режиссерская несостоятельность, которая выдается за современное прочтение. Сначала сделай хороший спектакль, докажи, что ты профессионал, а потом экспериментируй! И мне лично в этом смысле повезло с учителями — старшим поколением нашего театра, у которого было благоговейное отношение к искусству, к профессии. Они действительно ходили в театр как в храм. И в режиссуру я пришел довольно поздно, когда уже овладел многими театральными профессиями, вжился в театр и театр вжился в меня.
Лень как двигатель
Вы поставили немало спектаклей по собственным инсценировкам...
И сейчас задумал инсценировать пару произведений, но говорить о них преждевременно. Хотя вот осенью приступлю к «Василисе Мелентьевой» — это тоже своего рода инсценировка по Александру Островскому. Попробую сделать неисторический спектакль. Мне гораздо интереснее в пьесе тема предательства: сначала царь предал свою жену, а потом ему тем же отплатила любимая женщина. Кстати, никогда еще не ставил Островского. А эта драма меня зацепила... Хотя опять же уверен, что на нее пойдет не всякий зритель. Но так было и при Гудзенко: сто человек в зале на серьезном спектакле — уже хорошо. И все равно он ставил такие полотна, как «Дон Карлос», «Царь Федор Иоаннович», и на них приходила своя публика. А план по зрителю выполняли за счет вала, играли по
А в каких случаях вы возвращаетесь к своим спектаклям? Дважды поставили «Циников» в разных театрах, сейчас хотите восстановить в Минусинске «Наваждение Катерины».
«Циников» мне было очень жалко — в них столько сил было вложено, а спектакль прошел всего
Вы долго вынашиваете идеи своих спектаклей. Как хватает терпения не охладеть к замыслу?
Потому что я очень ленивый. Лень — очаровательное состояние, и противиться ему чрезвычайно сложно. (Смеется.) Поэтому постоянно все откладываю. Но, может, оно и к лучшему, идея успевает созреть. На спектакль «И в Сибири сакура цветет...» ушло восемь лет.
Предполагается, что он поедет на гастроли в Японию?
Да, в конце августа к нам приезжают японские актеры: мы репетируем, играем несколько спектаклей в Минусинске, затем в Красноярске. Потом они возвращаются домой, а в 2011 году мы должны сыграть несколько спектаклей в Токио, там уже даже площадку зарезервировали. И мне очень хотелось бы, чтобы японских военнопленных в спектакле на гастролях сыграли не только японские, но и наши актеры, хотя бы один раз, чтобы у публики была возможность сравнить. Когда в прошлом мае показывали спектакль для японской делегации, до тех пор, пока наша Лена Идиатуллина не заговорила, они думали, что она настоящая японка. А один из гостей, представитель японской телекомпании, трижды посмотрел спектакль и все время плакал. Его дед отсидел здесь в лагерях. А когда он вернулся в Японию, и там еще попал в заключение, потому что бывших военнопленных подозревали в сотрудничестве с советскими гэбэшниками.
А сколько лет вы готовились к постановке своей последней премьеры «Месяц в деревне»?
Пятнадцать лет вынашивал.
Ого, это бьет все рекорды!
Нет, первенство за «Наваждением Катерины» — на него ушло больше 25 лет. (Улыбается.) То подходящую актрису не мог найти, то просто лень было закончить инсценировку. Хотя в итоге написал ее фантастически быстро — в два присеста, за несколько часов, как-то покатило. Я очень люблю такие озарения. Примерно так же, не разгибаясь, за раз написал первую часть «Черного тополя». А вторую долго вымучивал, и она и в спектакле меня не устраивает, хочу ее немножко переделать. Кстати, этот спектакль пригласили в Вологду на международный фестиваль «Голоса истории» в конце июня, и я очень надеюсь, что власть поддержит нас со столь престижной поездкой.
Елена Коновалова, фото Ларисы Третьяковой«Вечерний Красноярск», №50 (241)
