Есть много воззрений, как все поделить по справедливости. По какому общему принципу. По потребностям, по труду, по рангу, по жребию, поровну. А можно еще одним интересным способом...
Немного о разности
Но сначала байка, то ли кем-то рассказанная, то ли где-то читанная. Сразу предупрежу — неважно даже, правдива эта история или нет. Итак. Крупная, как у нас говорят, олигархическая корпорация. И там лидер профсоюзов как-то углядел в интересном отчете, сколько дирекция тратит на элитных проституток. После чего на корпорации начинается невиданная доселе буча, переходящая в забастовку. И вот там один эпизод, якобы было так, директор говорит профсоюзнику:
— Ну чего тебе надо, а? Мне вот реально нужны эти проститутки. Я устаю, с ними расслабляюсь и потом лучше работаю. От меня зависит больше, чем от тысячи рабочих, и меня надо держать в хорошей форме. А что, надо потратить эти средства на работяг? Но они-то ведь не станут лучше работать от новых бонусов!
Директор, конечно, эгоистичен, как и все почти люди, но... Вопрос: имеет ли человек право на кусок общего пирога, который не сможет перевариться к его благу?
Сколько, например, человек должен иметь свободного времени? А это смотря какой человек. Сколько он сможет переварить? Ученый, художник, аристократ — хоть 24 часа в сутки. Там задачи такие, что время нужно, именно свободное. А касательно социальных низов в викторианской Англии было такое мнение, что праздность — мать порока и потому работать надо часов так по 12, и желательно с подросткового возраста. «Подлость, гнусность, ханжеское оправдание неравенства» — так оценил бы это советский человек, да, шире, любой прогрессивно мыслящий человек в парадигме Большого Модерна. И что же? К концу
Викторианские циники были правы: либо человек воспитан и воспитывается далее, либо он раб, либо он уничтожается, и четвертого не дано. Раб, даже по звучанию слова, должен много работать. Все свое время, за вычетом времени восстановления сил.
Дальше вопрос: сколько человеку нужно денег? А надо смотреть предельную полезность блага. Не больше, чем можно потратить к его личной реальной пользе. И здесь выяснится, что больше определенной величины — польза не увеличивается... Если цель алкоголика просто сняться с ломки, то неважно, коллекционным вином или качественным этиловым спиртом. Ну то есть лучше 150 грамм спирта в чистом виде, чем 100 грамм в виде дорогого вина. Таким образом, реальная полезность растет лишь в пределах суммы, отделяющей качественный спирт от некачественного. Все-таки технарь — это плохо.
Писатель Дмитрий Галковский как-то при мне рассказывал детям поучительную притчу про то, что человеку надо вовсе не много денег, а столько, сколько надо (хотя сам человек может и заблуждаться на этот счет и обычно заблуждается). И если денег случится больше, чем написано в пределе этому человеку, добра не будет. Можно даже погибнуть от передоза денежных знаков.
И так со всем. Сколько мужчине надо женщин, и каких именно? А женщине — мужчин? И мечта о «самых-самых» может оказаться чревата. Зачем человеку «самые-самые», если общения с ними он не выдержит — перегорит, надорвется, сдуется? Ну и вот.
Свобода на вырост
Аналогично, кстати, решается и политический вопрос о правах и свободах. «А сколько человеку надо?» А ровно столько, сколько он может переварить. Когда человек дорастает до свободы, а ему ее не дают — это диктатура и тирания. А когда не дорастает, но ему ее как бы выдали — произвол и развращение нравов. Разрешите школьникам свободное посещение школы и выборы учителей прямым и всеобщим тайным голосованием, оно самое и будет. Но если первый сюжет с «недодали свободы» весьма и весьма обжит культурой, от политологии до массового кино, то второй, с «передозом свобод», как-то менее популярен. Хотя вопрос, что хуже. Пожалуй, самый строгий учитель-самодур в классе все же предпочтительнее, чем гопота, наделенная либеральными ценностями — свободно травящая училку, друг друга и объекты внешнего мира. Но понятно, чем второй сюжет менее прекрасен с точки зрения художественной репрезентации: людям приятнее про то, какими уродами могут быть тираны, нежели про то, какими уродами могут быть они сами. Хотя минимальная интеллектуальная честность подсказывает, что Сталин, к примеру, мог быть возможен исключительно в стране победившего уродства, диалектически совмещая роль квинтэссенции и противовеса творившейся вокруг повседневности беспредела.
Если развить пример со школьниками, мы получим простейшую картинку к такой вот политологии. Школьники старших классов имеют больше прав и свобод, чем младших. Студент университета по определению свободнее школьника — он выбирает, ходить ли ему на занятия вообще, универ без свободного посещения все-таки больше напоминает большую школу для переростков. Еще вольготнее живет настоящий аспирант как научный работник — он выбирает, сдавать ли ему экзамены вообще или на годик отложить. Расширение свобод идет тестом на зрелость: если человек не держит выданную ему автономию и ломается, становится хуже — он вылетает, из студентов ли, аспирантов.
Человек дорастает до права распоряжаться собой, тем более он должен дорастать до права распоряжаться другими. Всеобщее избирательное право в этой логике, конечно, нонсенс. Право выбирать власть — право распоряжаться другими, жизнью своих сограждан. Но все ли «дорогие товарищи избиратели» смогли бы толком распорядиться сами собой при отсутствии надсмотрщика с девяти до шести и далее комендантского часа у себя дома?
Александр Силаев, «Вечерний Красноярск», №14 (255)
