Мерить жизнь можно сильно по-разному. Ясно, например, что доход среднего россиянина в пересчете на водку или на джинсы больше дохода гражданина СССР или России 90-х. Материальная горка вроде наглядна. В комментариях нуждается другое.
«Как-то быдловатее стал социум», — заметил один человек, сразу оговорим — успешный и незлобивый. Как-то сразу захотелось подписаться под этой фразой. Но это эмоции, срезонировало сначала в них. Но что имеется в виду? Нематериальные активы и пассивы, по своему обычаю, сложны в измерении и отсюда уже полупризрачны в доказательстве. Но давайте все-таки попробуем. Если не в цифрах, то хотя бы в картинках. Тренды в картинках. На тему — назовем ее общественной быдлоемкостью.
По параметрам
Давайте означим три критерия, не исчерпывающих, но достаточных и необходимых для квалификации особи как его мерзейшества Быдла. Во-первых, невежество, во-вторых, агрессивность, в-третьих, понты. Каждое из этих условий строго необходимо. Несоответствие хотя бы одному из них классифицирует носителя качеств как совсем иной человеческий тип. Ну вот, положим, строго необходимое невежество. Интеллектуал, охваченный гордыней и злобой, все-таки сначала интеллектуал. Может быть, не душка в личном общении, но тип вообще на другой луне, нежели то, про что мы сейчас. Самоуверенный болван, но чуткий и сострадательный к ближним — опять не то. Наконец, глупейшее хамло, сознающее себя как глупейшее хамло (что случается крайне редко, конечно) и переживающее по сему поводу (а если сознаешь, то не переживать не получится), — местами уже персонаж Достоевского... «Да, да, я грязная свинья, я в грязной луже лежу, я такой, а-а!» Такое чудо сразу в экзистенциальный музей.
Вот по этим трем критериям и оглянемся на окрестное. Статистика бытового хамства не ведется, но есть статистика уголовной преступности, это как бы вершина айсберга, имя которому «игра на понижение». Начнем с агрессивности. «Криминальный разгул 90-х» и «стабилизация криминогенного фона» стали уже штампами официальной речи, но означают они примерно то, что стабилизирован именно тот разгул. Одних преступлений больше, других меньше, цифры по ним не рисуют картинки вверх или вниз, просто привыкли, вот раньше говорили «разгул», а потом привыкли.
Но наш тезис радикальнее: разлитой в воздухе агрессивности не столько же, ее больше. Подлинное зло, как и добро, бескорыстно и не обусловлено ничем, кроме самого себя. И вот такое ощущение, что чистого зла поболее. Когда, грубо говоря, общество стало в три раза сытнее и существенно увереннее в своем завтрашнем дне, но уровень преступности и хамства не упал — это что? Это очень, очень плохой знак. При прочих равных нищий, тем более внезапно нищий, человек — злее. Ситуация «вылез из подвала под технарьком, взял обломок кирпича и пошел на первого встречного» менее страшна, чем «вышел из бара под пивасиком и пристал к прохожему с припасенной битой». В первом случае мы имеем маргинала, жизнь его кончена, там отчаяние, обида... А у нас полстраны в какой-то момент стали маргиналами. Если ярится и бузит несчастный и бедный — это не безнадежно. Если его пристроить к делу, может, оно наладится. Но если на понижение готов играть человек, у которого, по мнению общества и его самого, все нормально, то это диагноз, мало сопряженный с другими.
Приключения нравов
Советское общество, индивидуальную агрессию особо не поощрявшее (равно как и индивидуальную доблесть, впрочем), дало в момент обрушения уровень зла, видимый нами по 90-м. Но тут надо понимать, какая часть насилия была тогда «по нужде», а какая от чистой любви к насилию озверевшего человейника. Пресловутые бандитские бригады, например, не столь со зла, сколь от необходимости группироваться и выживать в условиях беспредела, это скорее реакция на плохое, чем оно само. Если же рухнет налаженный человейник постсоветского образца, «всплеск насилия 90-х» покажется детским утренником. Латинская Америка, куда мы приплыли из Европы за увлекательный период 20-го века, обратится Африкой. Каннибализм, к примеру, будет не то что нормой, но элементом фона — вроде как сегодня отъем мобилок.
Помимо удельной агрессивности интегральный показатель быдлоемкости, как сказано, рассчитывается по мере невежества и понта. Не будем строги к невежеству, требуя повальной общей эрудиции и знания от всех таблицы Менделеева и дат Тридцатилетней войны. Это к специалистам. Хотя тотальная неспособность перемножить в уме, к примеру, 13 на 11 и полное незнание о Первой мировой войне уже смущали бы... Бог с этим. О людях надо судить по тому, где они есть, а не по тому, где их нет. В сильно мягкой формулировке будем трактовать невежество как некомпетентность. В том, где человек заявлен по факту своего «дела».
И вот количество людей без профессии — выросло по сравнению с 20-м веком. Если любого выпускника средней школы можно выучить на твою социальную роль за месяц, то профессии у тебя, мил человек, таки нет. Диплом есть, сертификат есть, а профессии нет. Общее соотносится с частным, и для людей без профессии нужны какие-то специальные места без дела. По сравнению с 90-ми штаты госучреждений и корпораций выросли. То, что в голодный год делало два человека, в сытый стал делать отдел из пятнадцати. Функционал — тот же. Вопрос: если его сократить на тринадцать человек, оставшиеся — справятся? Вряд ли? Ну и если это не разложение социальной ткани и человеческого потенциала — что это?
Наконец, третье необходимое и достаточное — понты. Быдло всегда на понтах. С человеком, осознающим любой свой грех, можно договориться. «Здравствуйте, я хороший, но ленив, спесив, ухожу в недельный запой раз в месяц по расписанию и предам вас примерно за 100 тысяч долларов». Это золотой кадр. Он не предаст вас за три копейки, не уйдет в запой неожиданно и не так уж спесив, раз это признает. Стало ли больше скромности-адекватности за последние годы? Ну и вот. Заниженная самооценка — личная проблема, завышенная — беда окружающих. Твердая уверенность, что «я супер», — это вовсе не супер. Это маркер социопата.
Александр Силаев, «Вечерний Красноярск» № 22 (263)
