Промышленная карта Красноярского края зияет пустотами. Ушли не просто отдельные предприятия — потеряны целые отрасли. Рынок, который должен все отрегулировать, — миф. Без государственного подхода, предполагающего планирование и прогнозирование, экономика развиваться не может. Так считает депутат Законодательного собрания края, президент Союза товаропроизводителей, предпринимателей края Валерий Сергиенко.
Скованные одной цепью
Валерий Иванович, во времена плановой экономики декларировался и был реализован на практике комплексный подход к размещению производительных сил на территории. В чем это выражалось?
У меня в рабочем столе лежат две программы, утвержденные соответствующими постановлениями ЦК КПСС и Совета Министров СССР: «О мерах по дальнейшему комплексному развитию в 1971-1980 годах производительных сил Красноярского края» и аналогичный документ, предусматривающий меры по комплексному развитию края в 1981-1990 годах. Производство электроэнергии, добыча угля, добыча и переработка нефти, производство экскаваторов и роторных комплексов, электротехнические изделия, химические волокна, древесина, пиломатериалы, древесные плиты, целлюлоза — все в той или иной степени «цеплялось» друг за друга. Здесь есть перечень строившихся промышленных объектов — тепловых станций, заводов и так далее. Здесь же — хлебозаводы, кондитерские и макаронные фабрики, завод холодильников и табачная фабрика, мясокомбинаты и комбикормовые заводы, элеваторы и — частность: Ширинское озерное хозяйство на 5,6 тысячи центнеров товарной рыбы в год. Можете себе представить сегодня, чтобы кто-то по какой-то государственной программе стал строить озерное хозяйство?
Что это давало на практике?
В Красноярском крае испокон веков заготавливается древесина. Только 50 процентов спиленного дерева идет на производство пиломатериалов. Чтобы не пропадало остальное, построили целлюлозно-бумажный комбинат и три биохимических завода в крае. Там перерабатывались остатки древесины. Из целлюлозы на заводе химволокна производились химические волокна, которые шли на завод резиновых технических изделий (РТИ) — там их использовали для производства резиновых рукавов, транспортерной ленты, клиновых и плоских ремней для автомобильных приводов. Кроме того, химические волокна шли на производство автомобильных шин — это почивший Красноярский шинный завод. Комплексность задавалась именно таким подходом. Экскаваторный завод здесь появился не просто по чьей-то прихоти, а для того, чтобы выпускаемые им экскаваторы работали на угольных разрезах КАТЭКа. Добываем уголь — надо развивать электроэнергетику. Это, в свою очередь, предполагает строительство энергоемких производств — так появились алюминиевый завод, заводы большой химии, Ачинский глиноземный комбинат. Выстраивались производственно-технологические цепочки. Они давали развитие социальной базы. С 1960 по 1990 год численность населения Красноярска выросла почти вдвое. Это означало новые рабочие места, необходимость в новых вузах, это привлекло в Красноярский филиал Сибирского отделения Академии наук новые ученые умы.
Власть на четверть
Какая доля от прежнего промышленного потенциала у нас осталась?
Долю оценить трудно. Проще по отраслям. Фактически исчезла с промышленной карты края легкая промышленность. Не осталось ничего, кроме «Ионесси» и небольших цехов в Ачинске и еще в некоторых районах. А в этой отрасли оборот капитала наиболее быстрый. Кроме того, она налогоемкая. Этот рынок мы сдали.
На ладан дышит машиностроение. Потеряли большую химию. Сдулся оборонный комплекс. Примерно треть осталась от лесной промышленности.
Отказавшись от всякого целевого прогнозирования, власть сама потеряла ориентиры. Что мы собираемся развивать в крае? — я не могу получить ответа на этот вопрос. Была попытка создать программу социально-экономического развития региона до 2010 года — не получилось. Потом возникло предложение написать программу до 2020 года, но поскольку опыт показывает, что за десять лет мы программу написать не можем, — давайте сразу до 2030-го. Но на основе чего будем писать?
Какими рычагами сегодня располагает власть для планирования экономики?
Фактически нынешнее государство имеет в своем распоряжении только бюджет. Но весь российский консолидированный бюджет — это не более 25 процентов валового внутреннего продукта (ВВП). Четверть. И власть регулирует взаимоотношения только в пределах этой четверти. Все остальное — за пределами ее влияния. Хоть и не признают нынешние управленцы этого, но факт: остальными 75 процентами они никак не управляют. Управляет ими невидимая рука рынка, которая должна была нас всех направить, куда надо.
Экономическая и социальная политика нынешнего правящего класса чисто либеральная. Либеральную экономику в России пытались создать еще Гайдар с Ельциным — не получилось. Нынешние пришли — говорят: «Те были плохие, а мы, хорошие, сейчас все сделаем». И даже привлекли к себе некоторую часть народных масс, те проявили энтузиазм. Но на практике они осуществляют ровно то же самое, только в более жестком режиме. Жилищно-коммунальная реформа, земельная, пенсионная, реформа образования — за что ни возьмись, везде торжествует та либеральная экономическая школа, которую навязывали, но не могли навязать России ее первые постсоветские руководители. Нынешние активно претворяют.
Что в результате?
Если за десять послевоенных лет Советский Союз восстановил и приумножил свою довоенную экономику, создал космическую, ядерную промышленность, новую энергетику, новую производственную базу, то за 20 лет капитализма мы никак не можем достичь и уровня производства 90-х годов. Поэтому ожидать, что попытки что-то создать на существующей базе приведут к позитивным изменениям в экономике края, не приходится.
Правительство РФ намерено отозвать льготы по таможенным пошлинам, установленные на первый год эксплуатации Ванкорского месторождения. Для краевого бюджета это потеря 10 миллиардов рублей.
Ненатуральные показатели
Краевая власть как-то противостоит этому?
Губернатор активно бьется в правительстве России, чтобы эту льготу сохранили на 2011 год. Скорее всего, сохранят. Такую дыру в бюджете залатать нечем. Но это все равно временная мера. Не могут быть в одной стране разные налоговые режимы для предприятий одной отрасли. Поэтому льготу все равно отменят рано или поздно.
В то же время наряду с Ванкором в обжитой части края — в Красноярске, Канске, Ачинске, Минусинске, Шарыпово, Лесосибирске, Бородино, уж не говорю о сельских районах, — не происходит ничего в направлении создания новых высокотехнологичных рабочих мест. И значит, не наращивается налоговая база, которая позволила бы регулировать экономические отношения в большей степени, чем сейчас. И механизмов воздействия на наиболее целесообразное для общества движение капитала в объеме тех самых 75 процентов не создано.
Что все-таки мешает их создать?
Здесь много проблем и макроэкономического, и текущего характера. Те же административные барьеры, несовершенство и непостоянство законодательства, политические риски. Не понравился Ходорковский — в кутузку его, а предприятие разгромим. Повернул не туда Березовский — отберем у него все. Это лишает инвесторов уверенности. И сколько их ни убеждают в обратном, они не верят. Слова — одно, дела, которые творятся в стране, — другое.
Если подытожить, получается следующее: во-первых, отсутствие у государственной власти механизмов воздействия на развитие экономики; во-вторых, отсутствие у того же государства механизмов косвенного управления финансовыми потоками и экономикой в интересах общества; ну и отсутствие даже методик для текущего изучения, мониторинга ситуации.
Есть же статистика.
Нынешняя статистика оперирует не данными замеров, а данными неких абстрактных оценок. Фактически статистика отказалась от натуральных показателей. Все выражается через стоимостные характеристики. Это существенно искажает картину. Скажем, в советское время комбайновый завод выпускал по 20 тысяч комбайнов. В этом году выпустит 500 с чем-то штук. Так есть у нас комбайновый завод или нет его? По цифрам налоговых отчетов, по оборотам вроде как есть. Но масштабы его производственной деятельности настолько ничтожны, что они абсолютно не влияют на общую ситуацию.
Фото на память
Все к тому, что невозможно не задать традиционный вопрос: делать-то что?
Я считаю, важнейшая задача краевой власти — развитие обрабатывающих, высокотехнологичных отраслей в Красноярске и вокруг него, на территории агломерации. Но мне пока неизвестно — что именно мы собираемся развивать в Красноярске? Какие производства, какие технологии? Может, ваша редакция об этом знает больше?
В списке предприятий, которые должны выдавать и вроде бы уже выдают инновационный продукт, называют ДЗНВА, ФГУП «Радиосвязь», другие предприятия, которые, как правило, давно существуют, переживали непростые времена, но им помогли из бюджета — и что-то получилось. Новых почти нет. По-настоящему об инновационных продуктах можно, видимо, говорить только в будущем времени.
Да, но будущее куется сегодня. Где базис инновационной экономики? Меня мои оппоненты часто упрекают: «Ну что вы все время вспоминаете про телевизорный завод?» Вопрос на засыпку: что такое «Квант»?
Ну, я-то еще помню, что там фотобумагу делали.
Вот, мы с вами еще помним. А мой сын уже не помнит. А ведь это был мощный оборонный завод, с хорошей технологией, на его фотокиноматериалах была проведена вся аэрофото- и космическая съемка поверхности Земли. Это не просто моя ностальгия по поводу того, что у нас не стало телевизорного, Сибцветметавтоматики, что нет больше шелкового, судостроительного, химкомбината «Енисей», биохимзавода, завода химволокна, Сибволокна... нет, нет, нет и нет... Я говорю об этом только с точки зрения того, что, закрывая какое-то предприятие, мы — то есть правящий класс и те, кто к нему относится, — должны четко представлять: а что взамен? И когда? Якобы не надо судостроительного завода. Но, потеряв технологическую базу и кадры, мы, если снова что-то затеем, должны будем эти кадры заново учить, давать им опыт работы. Это многолетняя перспектива. Те небольшие предприятия, которые периодически возникают и какое-то время работают, оперируют и на старой технологической базе, и на тех кадрах, которые еще сохранились. На тех рабочих, которые идут на завод не за зарплатой, а просто потому, что они привыкли каждый день ходить на завод, вставать к станку. Их становится все меньше. А людей новых поколений с такой привычкой просто нет. И даже там, где речь идет о создании каких-то новых предприятий и производственных мощностей, вопрос сразу упирается в кадры.
Я бы добавил — в кадры и технологию.
Ну да. Почему красноярский комбайн не нужен сельскому хозяйству? Что мы — не патриоты? Почему мы, называя себя патриотами, покупаем американские, голландские, немецкие комбайны? Да только потому, что технологический и технический уровень производства нашего комбайна остался на рубеже 70-80-х годов прошлого века. У нас нет технологических заделов ни в комбайностроении, ни в производстве экскаваторов, ни в любой другой отрасли машиностроения. Нет конструкторских бюро, нет научно-производственных объединений, нет, по-современному говоря, инжиниринговых центров, которые занимались бы технологическими разработками. Нет самой системы продвижения интеллектуального продукта и превращения его в продукт материальный. Это требует серьезных материальных вложений, на которые наши олигархи, сосредоточенные в основном в сырьевых отраслях и торговле, не идут. Им проще вывести капитал за рубеж, легализовать его там, чем здесь вкладываться в производство.
Ну хорошо, нет своих технологий — можно ведь покупать, производить продукт по чужим готовым технологиям у себя.
Есть шведские машины, добывающие руду на рудниках Норильского промышленного района. В свое время мы договаривались с бывшим директором Норильского комбината Анатолием Филатовым, что комбинат покупает технологию, лицензию, и мы разворачиваем производство таких машин здесь, в крае. Новые хозяева от этой идеи отказались. Перед красноярскими машиностроительными предприятиями, которые еще остались, задача ставится так: вставайте в очередь вместе с другими поставщиками — немецкими, американскими, канадскими, норвежскими, шведскими, — давайте такую же продукцию по качеству, но дешевле, тогда получите заказ. Но так не бывает! У нас в стране не создан механизм перелива капитала из добывающих отраслей в обрабатывающие. А он должен быть. Ни нефть, ни газ, ни цветные металлы не принадлежат тем, кто их сейчас добывает и производит, — Бог дал. Или природа создала — кому как нравится. Они продают природную ренту, принадлежащую всему обществу, а не тому, кто выкачал нефть из трубы. Поэтому общество вправе требовать от них перелива этой ренты, капитала в другие отрасли. Ничего этого у нас пока нет. В результате нет настоящего массива инвестиционного капитала для развития обрабатывающих отраслей.
Нам пытаются внедрить в мозги, что надо развивать малые предприятия, мы дадим им 500 тысяч — они будут инновационными... Я ничего против не имею. Но это — лишь одно из направлений, и не самое главное. Кстати, один из идеологов нынешнего режима, господин Сурков, прямо пишет в своей недавней статье: главным заказчиком инноваций должны стать крупные компании. Должны — но не стали.
Государство и бизнес
Мы — не единственное государство, которое сидит на сырье и строит капитализм. Как процессы взаимодействия государства и бизнеса отлажены в других — развитых, конечно, — странах?
Мне представляется, что мы копируем у них только надводную часть айсберга: спрос-предложение. На самом деле все развитые страны имеют государственные институты развития. Финансовые, научно-технологические центры, мощнейшую базу государственного заказа и на прикладные, и на фундаментальные исследования, на разработки и внедрение. В США бюджет развития составляет 40 процентов от всего бюджета. В России — около пяти процентов. Понятно, что при этом и размеры бюджета у них несопоставимы с нашими. Поэтому влияние государства на научно-технический прогресс, на реальное прогнозирование там очень велико.
Отсюда — и на общую экономическую ситуацию. Частный пример. По нашему родному городу прохода нет от такси, кто хочет — тот и таксует. В Нью-Йорке, как мне рассказывали местные аборигены, 14 с половиной тысяч лицензий на эту деятельность. Лицензию надо купить в мэрии. Если ее нет, я подпадаю под уголовное преследование за незаконную предпринимательскую деятельность.
Регулируют. И регулируют жестко. Расположение торговых точек, разного рода систем жизнеобеспечения, развитие разных отраслей — все подлежит регулированию. Сколько нам надо заправок — вопрос не только конкретного предпринимателя, но и мэрии, и губернатора, и, значит, государства.
Мощнейший институт планирования существует в Японии. Да и в других странах. Никто и нигде еще не отказывался от реальных механизмов планирования развития экономики. Другое дело, что это планирование у них не всегда является прямым директивным. Есть экономические стимулы в виде и кнута, и пряника, понуждающие предпринимателя развивать определенные отрасли. Но есть и директивное планирование.
Иногда представляется, что иностранные предприниматели значительно большие патриоты, чем наши. Видимо, сбалансированная политическая и экономическая система порождает и дополнительные факторы. Человек начинает мыслить государственно. У наших олигархов это — большая редкость.
Подписываюсь под каждой буквой. Так и есть. Сидим с группой японских предпринимателей. Есть проект — давайте делать. «Готовы, но нам надо посоветоваться в правительстве». Я говорю — зачем тебе советоваться, деньги-то твои? «Деньги мои, но есть интересы государства». Речь не о том, что они чего-то боятся со стороны государства, а о реальной защите национальных интересов. Хоть они и предприниматели, они не космополиты, а граждане своей страны.
Основу первого экономического рывка в Китае составил капитал китайцев, живущих за рубежом страны. У нас — другой вектор движения капиталов.
Иллюзия будущего
В каких отраслях, кроме сырьевых, у нас есть все-таки точки роста?
С вами, журналистами, трудно общаться. Вы задаете вопросы, которые меня самого мучают ежедневно и ежечасно и на которые я не нахожу ответа. На самом деле мало чего происходит даже на Богучанской ГЭС — очередной перенос сроков запуска первого агрегата, — ничего не происходит на строительстве много раз анонсированного алюминиевого завода, также ничего — на строительстве целлюлозно-бумажного комбината. Говорят, что скоро будем фанеру производить на площадях одного из крупнейших и новейших машиностроительных предприятий, про которое тоже все уже давно забыли, как про «Квант» (речь о бывшем Сосновоборском заводе автоприцепов. — «ВК»). Потому я и настаиваю постоянно: давайте программу развития! Наши краевые начальники уже морщатся от меня. Но мне правда важно знать — где мое место в строю армии модернизаторов российской экономики? Я — за модернизацию. Я — за инновационную экономику обеими руками. Несмотря на то что я — депутат оппозиции, я буду в первых рядах. Но вы мне покажите — где этот ряд? Где такое постановление, которое определяет нам объекты, даты, сроки, объемы, место и прочее?
Валерий Иванович, а вас сам термин «модернизация» не настораживает? Что модернизировать, если ничего нет?
Я бы не стал придираться к терминам. Ну, нет судостроительного завода. Но почему наши богатенькие буратины покупают яхты где-то в Австрии? Не надо военных кораблей — так давайте строить прогулочные, пассажирские теплоходы. Те, которые выпущены в сороковых годах, скоро у причала начнут тонуть.
Конечно, хорошо, когда создаются малые предприятия. Но мы должны мыслить не местечковыми масштабами, когда где-то во дворе создали три новых рабочих места, а масштабами края.
Новый губернатор обнадеживает?
Я очень хочу надеяться, что он с присущим ему свойством характера — не уходить от решения и небольших, и больших вопросов — будет действовать в этом направлении. Меня порадовало то обстоятельство, что, проработав восемь месяцев, он пока не делал громких заявлений, не обещал рывков, очередных проектов из трех букв. Он провел некую инвентаризацию того, что ему досталось. Познакомился с людьми, побывал практически на всех территориях. И вот 25-го собирается выступить со своим посланием (интервью записано 21 октября — «ВК») к депутатам, правительству — к властной, экономической и научной элите (репортаж об этом читайте на с. 8). Видимо, в послании обозначит направления развития. Очень надеюсь, что это положит начало конкретной работе, определяющей место каждого красноярца.
Досье «ВК»
Валерий Иванович Сергиенко
Родился 7 февраля 1946 года в селе Аскиз (Хакасия). Окончил Красноярский сельскохозяйственный институт, Новосибирскую Высшую партийную школу. Был секретарем Красноярского крайкома КПСС, председателем исполкома Красноярского краевого Совета народных депутатов.
С 1992 по 1993 год — первый заместитель губернатора, председатель правительства Красноярского края. В апреле 1993 года баллотировался на пост губернатора Красноярского края, в первом туре получил 7,73 % голосов, во втором — 19,0 % и занял второе место, уступив победу Валерию Зубову.
Дважды избирался депутатом Госдумы РФ. Президент Союза товаропроизводителей и предпринимателей Красноярского края. Депутат ЗС края, член комитетов по делам села и агропромышленной политике и по природным ресурсам и экологии.
Геннадий Васильев, «Вечерний Красноярск» № 42 (283)
