Путешествие по историческому Красноярску
Улица Кирова начинается аккурат на мостике через Качу. Когда-то в этих краях жили кыргызы. Качу они именовали Изыр или Езер, а себя — Ызыр-кичи — «люди Изыра». «Кичи» в устах русских поселенцев быстро превратилось в «кача», а местные кыргызы, соответственно, стали качинцами. Сегодня здесь встречает тишина губернского города N: неисхоженный, покойно поскрипывающий под ногами снег, два стоящих по соседству двухэтажных дома, на каждом из которых значится «Кирова, 42», и витающий в воздухе дымок от берёзовых поленьев.
До пересечения с Марковского (Большекачинской до революции), говорят, славившейся своими кабаками, вы еще встретите «старорежимные» лиственные срубы, но, обогнув стадион «Локомотив», улица Кирова резко прибавляет в респектабельности.
Площадь, которую сегодня занимает стадион, тоже претерпела изрядные метаморфозы. До середины позапрошлого века все здешние достопримечательности проходили по пенитенциарному ведомству. Площадь носила имя Староострожной. Кроме положенного острога, здесь было и место для публичных экзекуций. Позже острог перенесли, и в январе 1873 года в городскую управу поступило заявление «уполномоченных любителей театрального искусства», потомственных почётных граждан города Александра Петровича Кузнецова и Иннокентия Сидоровича Щеголева, об отводе на Староострожной площади земли для устройства временного театра.
До этого времени ни постоянного здания, ни постоянной труппы в городе не было. Первый спектакль, поставленный профессиональными служителями Мельпомены, датируется сентябрем 1852 года, когда в Красноярск приехала на гастроли труппа под антрепризой некоего г-на Петрова. Любопытно, но представленный ею водевиль, которым была открыта история красноярских театральных сезонов, носил название «Час в тюрьме, или В чужом пиру похмелье».
Представление давали в отделении кантонистов. Есть сведения, что школа кантонистов занимала одноэтажный деревянный дом, стоявший на месте современной пятиэтажки на Мира, 85. Однако до 1823 года переулком Кантонистским именовалась улица Кирова, поскольку казармы кантонистов — солдатских детей, по большей части сирот — располагались на ней.
Театральный город
Воинские формирования в городе квартировали внушительные (к примеру, в 50-е годы XIX стояла Седьмая полевая драгунская команда), поэтому кантонистов было много, и на развитие культурной жизни Енисейской губернии им суждено было повлиять чувствительным образом. Достаточно сказать, что при первом енисейском губернаторе Степанове число обучавшихся в городских училищах не доходило и до сотни, тогда как в отделении кантонистов обучались до 572 человек и работали 20 учителей.
Приобщались солдатские отпрыски и к изящным искусствам. Музыкальная жизнь Красноярска поначалу сосредотачивалась исключительно вокруг полковых оркестров и солдатских хоров, обслуживавших и народные гуляния, и официальные церемонии. Одна из родственниц сосланного в Красноярск декабриста В.Л. Давыдова, вспоминая быт того времени, сообщает о регулярно устраиваемых любительских спектаклях: «Женские роли играли кантонисты, у которых ещё не выросли усы, а подбородки они „скребли“ за полчаса до спектакля».
С начала 1870-х годов служенье муз становится все более профессиональным. 1 марта 1873 года городская управа разрешает устройство временного театра, а Староострожную площадь переименовывает в Театральную. За два года на деньги красноярских меценатов строится просторное деревянное здание, которое для возмещения лежащего на нем долга в 6785 рублей серебром перед частными жертвователями решено было сдать в аренду екатеринбургскому мещанину Егорову. Он пытается создать в новом театре первую в Сибири постоянную труппу, однако терпит неудачу. При этом жизнь новой сцены складывается достаточно счастливо: в Красноярске дают спектакли многие известные актеры, в частности артисты московского Малого театра, трагики братья Адельгейм. И когда октябрьской ночью 1898 года театр сгорает дотла, красноярская публика уже не представляет себе жизни без него. Вскоре после пожара начинается сбор средств, на которые на Воскресенской улице будет построен каменный Народный дом-театр, уже при открытии 17 февраля 1902 года получивший имя А.С. Пушкина. (Главное, чтобы сегодняшний пожар не имел таких же последствий).
Лишь какая-то сотня шагов отделяла его от переулка, продолжавшего именоваться Театральным. Но к тем кварталам, которые сейчас лежат на нашем пути, куда больше подходит более раннее название переулка — Гадаловский.
Детский сад в мавританском стиле
Открытие в приенисейской тайге новых и новых золотых приисков и небывалый расцвет торговли решительно изменили мерное течение городской жизни и облик города. В Красноярск пришли большие деньги, а с ними — роскошные по провинциальным меркам здания и «необразцовые» проекты, заказчики которых стремились блеснуть оригинальностью. Одно из первых сооружений такого рода из тех, что встретятся нам на пути, — здание детского сада № 67 на Кирова, 25. Этот особняк в мавританском стиле был построен для предприимчивого уроженца Одессы Иосифа Абрамовича Ицына, быстро дослужившегося в Красноярске до должности столоначальника Енисейского губернского суда и продолжившего карьеру в суде окружном.
Сам окружной суд располагался на противоположной стороне — в трехэтажном каменном доме купца Ивана Герасимовича Гадалова, что сегодня на Кирова, 30. Здесь же работали канцелярия губернского прокурора, канцелярия Военно-промышленного комитета, а в пристройке по Театральному переулку Енисейское губернское правление — сдавать жилые и коммерческие площади государственным учреждениям для эпохи «высшей и последней стадии капитализма» в Сибири было делом обычным.
Здание строилось сложно. Заложенное в 1881 году, после самого страшного в истории Красноярска пожара, оно было доведено до третьего этажа, когда внезапно рухнула средняя стена со всем потолками. По счастью, никто не пострадал, но городская управа посчитала необходимым остановить работы. Проект спасло лишь благоприятное заключение известного в России архитектора Арнольда, под наблюдением которого работы были продолжены. Впрочем, через непродолжительное время Арнольд стал жаловаться на то, что Гадалов распоряжается ходом работ без его ведома и согласия «ко вреду прочности строения», на что купец заявил, что считает его уволенным, и перепоручил надзор местным инженерам.
Так появился самый большой и самый дорогой частный дом дореволюционного Красноярска. Весь первый этаж его занимали магазины. В 1908 году Петр Иванович Гадалов, унаследовавший дело и недвижимость отца, добавил к нему еще одну пристройку, каменные кладовые во дворе и кинотеатр «Патеграф» — нынешний «Дом кино». Названием заведение было обязано будущим изобретателям патефона — братьям Пате, которые в ту пору посвящали свой технический гений синематографу. В Красноярск это изобретение в марте 1908 года привез техник Поляков. Популярность у публики он снискал небывалую, и заезжий гастролер решил основать постоянный кинозал. Сначала его устроили в городском саду, с наступлением холодов арендовали помещение в купеческом собрании. Но нашествие разношерстной публики — до тысячи человек в день! — сказалось на состоянии помещения самым печальным образом, поэтому уже через несколько месяцев правление отказало арендаторам, привело комнаты собрания в порядок и вернуло туда магазины. К счастью, нашелся вариант размещения на «гадаловских» площадях, имевший самое современное инженерное обустройство, и 19 сентября 1910 года новый электротеатр был открыт.
В 1913 году задание претерпело реконструкцию, стало еще примечательнее. Угол дома увенчала шлемовидная башенка со шпилем, появились изящные балконы и лепной декор. В 1917 году здание, как водится, было экспроприировано, однако функционал до 50-х годов сохранял известную преемственность: здесь по-прежнему заседали разные губконторы — от ревтрибунала до штаба округа, работал магазин и даже товарная биржа. В 1934 году единоличным правообладателем стал крайком ВКП(б), а в 50-е здание было отдано сельхозинституту.
Лампочка Герасимыча
Почти одновременно со зданием на Кирова, 30 на том же самом перекрестке, выкупив у города землю с деревянными казармами кантонистов, заложил собственный дом и старший брат Ивана Герасимовича Гадалова, купец I Гильдии и пароходовладелец Николай. Здание в стиле неоренессанса, построенное по проекту архитектора А. Лоссовского, получило славу самого крупного магазина (галантерея, бакалея, колониальные товары) и самого красивого дома губернской столицы. В 1891 году, возвращаясь из кругосветного путешествия, здесь останавливался наследник престола цесаревич Николай, а в 1916 году — еще один представитель августейшей фамилии, великий князь Георгий Михайлович.
Если купеческие династии Кузнецовых и Щеголевых вошли в историю города прежде всего как благотворители, общественные деятели и меценаты, то Николай Гадалов был скорее двигателем материальной культуры. Естественно, как всякий человек его достатка и политического веса, Гадалов подвизался на общественной ниве, к примеру, был гласным городской думы, старостой Покровской церкви, пожертвовал городу пожарную машину. Однако заботили его преимущественно собственные интересы, что подтверждает, к примеру, один скандал, попавший даже в томскую прессу. 21 декабря 1886 года «Сибирская газета» писала о том, что Гадалов вызвался пожертвовать 1000 рублей красноярской женской гимназии, но внес это пожертвование... гнилым табаком. Та же история повторилась и через год, при этом у него хватило духу «требовать с гимназии уплаты 300 рублей за какие-то материалы на постройку гимназии и 30 рублей за конфекты. Вот они, наши коммерсанты!» И все же время было таково, что недюжинная энергия и предприимчивость коммерсантов оборачивались общественным благом, заставляя шестеренки истории провинциального городка с 15 тысячами жителей крутиться «с веком наравне».
В Лондоне уже 20 лет работало метро, а в Красноярске не было даже постоянного уличного освещения. На весь город зажигали всего 44 фонаря со стеариновыми свечами на одной-единственной Воскресенской улице (ныне пр. Мира), да и то лишь с сентября по апрель и только в безлунные ночи. В 1881 году городской голова Прейн обратился в городскую думу с предложением о замене свечей керосиновыми лампами. Инициативу поддержал ряд купцов, в частности уже известный нам Иван Гадалов, заявивший, что освещение керосиновыми лампами дешевле и лучше: «Они горят уже при моем магазине на Владимирской площади (угол пр. Мира и ул. Парижской коммуны. — Ред.)». За пять лет керосиновые фонари были установлены на Воскресенской (пр. Мира), Гостинской (ул. К Маркса) и Благовещенской (ул. Ленина) улицах. И пока отцы города решали, нужно ли распространять это достижение прогресса дальше, по городу разнеслось известие: Николай Гадалов зажег в своем особняке в Театральном переулке электрическую лампочку! Новость разлетелась по всей Сибири. На дворе был 1891 год.
Безопасность смонтированной электроцепи, как вскоре выяснилось, не выдерживала никакой критики. Провода ничем не изолировались, предохранителей не было, и Технико-строительный комитет немедленно доложил о нарушениях техники безопасности самому губернатору. Но Гадалов не останавливается. Через несколько месяцев готов проект, составленный по всем правилам. Схема приводится в полную исправность, провода изолируются шелком и укладываются в деревянные желоба. То ли губернаторы той поры были много щепетильнее в вопросах технической безопасности, то ли настолько исправно работала бюрократическая машина, но прошение красноярского купца направляется на утверждение... министру внутренних дел, который налагает на него положительную резолюцию.
Через три года Гадалов добивается увеличения мощности собственной электростанции, находившейся прямо в нынешнем «Детском мире», и прокладывает воздушную линию до другого своего магазина (угол Мира и Перенсона). После этого электрификация Красноярска становится делом решенным — лампочки хотят иметь все состоятельные граждане, да и городским властям приходится рассматривать проекты уже не керосинового, а электрического городского освещения. Правда, несмотря на всеобщее одобрение, первые лампочки на красноярских улицах загорятся лишь 24 марта 1912 года.
Гадалов же тем временем подает новое прошение — о проведении телефонной линии между собственными магазинами по Воскресенской улице и, несколько позднее, пароходной пристанью. Еще нет телефонного сообщения между Москвой и Петербургом, а в самих столицах работают коммутаторы всего на 50 номеров (!), а в гадаловской империи работают 4 телефонных аппарата с двусторонней связью. К разработчику проекта — электротехнику Кравчинскому — тут же обращаются городские власти с просьбой подготовить проект и смету городской телефонной сети, поскольку в заявках частных потенциальных абонентов нет недостатка, а кроме того, губернским властям удается привлечь на эти цели, как бы мы выразились сегодня, федеральное финансирование. В итоге 4 декабря 1897 года в Красноярске начинает работу правительственная телефонная сеть.
«Сайгон» на вынос
Однако побыть пользователем означенных благ цивилизации Гадалову довелось недолго — в 1898 году он умирает. Электрифицированный и телефонизированный дом отходит сначала вдове, а потом сыну — А.Н. Гадалову. Поначалу тот успешно продолжает отцовское дело — строит в Театральном переулке двухэтажный каменный дом (тот, где сейчас находится магазин «Мечта»), однако уже через 10 лет его признают банкротом, и владельцем знаменитого дома становится мещанин П.Е. Шмандин. После 1920 года судьба усадьбы обычна: сюда вселяются ревтрибуналы, прокуратуры, суды и разные «объединения Тео и Гукона» — до тех пор, пока лозунг «Всё лучшее — детям!» не превращает жутковатое пристанище силовых ведомств в привычный каждому красноярцу «Детский мир».
Однако вольный гадаловский дух по-прежнему дает о себе знать. Чем иначе объяснить, что именно идиллический скверик с фонтаном по соседству с гадаловским особняком, находящийся под бдительным наружным наблюдением Центрального РОВД, вот уже двадцать лет известен горожанам как Стакан — место самостийной неформальности и публичного распития крепких напитков? «Прародителем» его современники называют работавшее в конце 80-х — начале 90-х неподалеку кафе «Калачи» — красноярский «Сайгон». Стакан стал его протуберанцем — местом, где допивали и договаривали. С посудой в допластиковом ХХ веке было туговато — поэтому на каждый стакан, которым разживались то ли в буфете Пушкинского театра, то ли у сердобольных сотрудников «Детского мира» (тут уже сгущается туман городской мифологии), сходилась приличная компания. Появление пластиковой тары уже не могло изменить сложившихся традиций — благородные собрания на Стакане пресекает только мороз. В высокий же сезон постояльцев не смущают даже регулярные чартеры в Центральный вытрезвитель, который в иные дни организует их по пять раз в сутки.
Братство Гиппократа
Впрочем, по зимней поре мы пересечем это примечательное место без остановок. Впереди квартал, где ровно за сто лет до появления Стакана сконцентрировались прямо противоположные устремления.
До середины 80-х годов позапрошлого века в Красноярске не было не только общественного телефона и освещения, но и каких-либо институтов общественной врачебной помощи. Те, кто имел средства, обращались к частным врачам, прочие шли к знахарям и бабкам. Поэтому 30 октября 1883 года красноярский врач Владимир Михайлович Крутовский обратился в городскую санитарную комиссию с заявлением о необходимости открыть в городе бесплатную лечебницу для неимущих. Городская дума идею поддержала, но выделила на устройство лечебницы всего 1200 рублей, которые ничего не решали. Санитарная комиссия обратилась к частным пожертвователям, и за полтора года необходимый минимум средств был собран. Главный взнос — 1000 рублей — внес меценат Иннокентий Михайлович Сибиряков. Не остался в стороне и Н.Г. Гадалов, передавший на нужды будущей больницы 229 рублей сбора от трех гуляний, устроенных на собственном пароходе.
Начавшая работать летом 1885 года лечебница сплотила принимавших в ней врачей, возникли потребность и условия для обмена опытом (о каком-то регулярном профессиональном общении с медиками из Центральной России в ту пору говорить не приходилось — поезд до Москвы шел около 20 дней, а стоимость билета доходила до 120 руб.), и уже через год во врачебную управу поступило коллективное ходатайство об открытии в Красноярске Общества врачей Енисейской губернии.
За первый же год Общество создает из личных пожертвований врачей обширную библиотеку, готовит 6 научных докладов и несколько публичных лекций для населения и инициирует строительство для лечебницы собственного здания. Трудно сказать, что сегодня поражает в этой истории более всего: бессребренический подвиг врачей, так просто и бескомпромиссно понимавших свое профессиональное и общественное служение, или ответ, который их воззрения находят у власть и средства имущих. Золотопромышленник Лев Петрович Кузнецов завещает на строительство лечебницы 13 тысяч. Одновременно его вдова, Александра Петровна Кузнецова, на собственные средства строит хирургический барак в память своей матери, оснащает его необходимым оборудованием и передает Обществу врачей 20 тысяч капиталу на его содержание. Пока здания строятся, Крутосвский поднимает вопрос об открытии при лечебнице фельдшерско-акушерской школы, и Александра Петровна вызывается быть ее попечительницей. Общество инвестирует в ее создание и собственные средства, однако денег и бесплатных рук не хватает, а число обращающихся за помощью больных множится. Требуется постоянный источник финансирования, поскольку город отделывается мизерной субсидией в 500 рублей в год. И врач Коновалов выступает с обстоятельным докладом о необходимости открытия в городе второй аптеки. Разрешение от иркутского генерал-губернатора получено, в 1901 году стоится каменное двухэтажное здание аптеки Общества врачей (ныне аптека № 1 по пр. Мира, 75). И с ее открытием Общество более не обращается за помощью к общественным благотворителям: на эти цели идет прибыль от продажи лекарств.
Неблагонадежный гуманизм
В итоге всего за несколько лет в Красноярске складывается передовая по тем временам и при этом доступная система медицинской помощи. Если в первый год в бесплатную лечебницу обращается 3906 пациентов, то в 1910-м — уже 12 976, а общее число посещений увеличивается с 7,7 до 31,5 тысячи. Общество врачей приобретает авторитет и у горожан, и городских властей. О степени этого влияния можно судить хотя бы по решению вопроса, касающегося ссыльного Ульянова (Ленина).
Крутовский знакомится с ним в Самаре, во время стоянки поезда, идущего в Красноярск. Именно он дает ему рекомендацию, позволившую заниматься в библиотеке Юдина, именно он устраивает дело так, что Ульянов отбывает ссылку не в туруханских краях, как это выпадет его политическому преемнику, а в почти курортном Шушенском. «Я научил Владимира Ильича подать губернатору прошение о болезни и об освидетельствовании состояния его здоровья. Сам же я взял на себя хлопоты провести его дело в благоприятном смысле... Мы нашли туберкулезный процесс в легких и необходимость назначить местом ссылки южную часть губернии, т.е. Минусинский уезд. Так и вышло». Этой услуги партия не забыла — в 1932 году Крутовскому была назначена персональная пенсия. Общество врачей же, проработавшее больше 35 лет, перенесшее гонения и репрессии и явившее образцы беспримерного подвижничества, было распущено в 1919 году: буржуазный гуманизм уже неблагонадежен.
Что от него осталось сегодня? Разве что здания. Дом на Маркса, 45 — это та самая 4-летняя фельдшерская школа, куда поступали дочери разночинцев и квалифицированных рабочих. Здание регионального отделения Торгово-промышленной палаты — это та самая построенная на «кузнецовские» деньги благотворительная лечебница. Чуть дальше к Енисею изящное двухэтажное здание в стиле ренессанс, построенное по проекту губернского архитектора Дриженко в 1915 году как Дом просвещения (ныне Дом учителя). На его месте когда-то стоял приземистый одноэтажный дом Синельниковского благотворительного приюта для мальчиков, где лечебница начинала свою работу.
Татьяна Чабан, оригинал статьи в новом красноярском журнале «Я»
Фото Эдуарда Карпейкина
