За чертой благодарности

Так случилось, что у меня никогда не было дедушек. И, собрав свою компанию уличной ребятни, мне не к кому было нестись с криком: «Де-да-а-а! Пусти нас в сад!» Меня никто не качал на руках, пока мама пропадала на работе, мне некому было чинить игрушки. И единственное, что я помню из раннего детства, когда малыши не слезают с рук родных стариков, это черные, с густой проседью кудри и морщинки моего прадедушки, оружейного мастера, делавшего винтовки для фронта и пережившего смерть всех своих сыновей. Он наклонялся над моей коляской и долго-долго смотрел на меня, улыбаясь довольной стариковской улыбкой. Но и он прожил недолго. И дедушки мне всегда не хватало.

Не хватало возможности побаловаться с ним, посидеть на коленях, послушать сказки или просто истории из жизни. Не хватало возможности хвалиться друзьям его орденами и им самим, самым лучшим на свете. А потому каждый год 9 мая я выхожу на площадь, чтобы завидовать тем, у кого они есть. И порадоваться за тех, кто выходит на парад в орденах и медалях, для кого поют песни и накрывают столы на фронтовом привале. На той небольшой площадке, перед которой теперь стоял беспомощный старик с трясущимися руками, на моих глазах пытавшийся доказать толпе стоящих там охранниц, что это он, он голодным и холодным, совсем еще молоденьким мальчиком прошел через кровь и смерть, чтобы теперь остановиться перед ленточным ограждением. «Но ведь я ветеран, повторял он срывающимся от беспомощности голосом. Я воевал». Только никто его уже не слушал. «Мы всем ветеранам ленточки раздавали!» отрубили командно-начальственными звенящими голосами охранницы. И он ушел. Он махнул рукой, сжал губы и поплелся прочь. А у меня сжалось сердце.

Слова любви и уважения, восторженно-фальшивые восклицания ведущих концерта о благодарности ветеранам за их подвиг так и остались на этом празднике просто словами и восклицаниями. Не имеющими ничего общего с реальной действительностью. Иначе как объяснить то, что те, кого мы так чтим вслух и напоказ со сцены, там, внизу у этой сцены, продолжают терпеть унижение и пренебрежение? Почему на свой собственный праздник эти люди должны предъявлять многочисленным сотрудникам разных органов и организаторам пропуск? И разве ордена и медали на груди сами по себе не должны служить им пропуском в любые двери? Почему вообще их фронтовой привал огородили и оцепили, как резервацию? Что это, страх, что кто-то когото объест? Или кому-то постороннему достанется ложка небогатой гречки из алюминиевой миски? А может, все это было для комфорта многочисленных ВИПов, красиво заседавших вместе с прошедшими в резервацию стариками? Так зачем же было ее оцеплять? Пусть бы раз в году показали свою максимальную близость к народу.

Я думаю, думаю об этом и не понимаю. Не понимаю, как такое возможно в такой праздник. И с такими людьми. Не понимаю, как можно не поверить старичку, грудь которого украшают медали. Не понимаю, как можно не любить его просто за одно это. А еще за то, что он остался на этой войне жив и кто-то может сказать ему то, что мне сказать некому: «Спасибо тебе, деда». Но он остался там, за чертой благодарности.

Мария Кидяева, газета "Абакан", №21, 2010 г.