Кому глобусы пропивать, кому — совесть
Кажется, что роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил» в свое время прочли все мои знакомые, чья деятельность так или иначе связана с детской педагогикой. Если у вас после этих слов появилась ироничная улыбка, гоните ее прочь. Главный герой этого замечательного произведения интересен в первую очередь не как соблазнитель школьниц, а как одна из наиболее удачных кандидатур на звание героя нашего времени.
Рассуждая об одноименном спектакле, который второй сезон идет в правобережном ТЮЗе, я вынужден часто обращаться к литературному первоисточнику. Штука в том, что в процессе адаптации прозы к сцене приходится расставлять приоритеты — в современном романе масса смыслов, даже при видимой скудности сюжетной линии. Так, казалось бы, что Виктор Служкин вовсе никакой не «герой». Обычный человек, который вернулся в родное захолустье после университета и устроился работать учителем в школу. Трагикомическая фигура. Я, как страничек из учебника географии, понадергал фраз из рекламки спектакля. «Он воюет с учениками, которых прозвал „зондеркомандой“, конфликтует с завучем Угрозой Борисовной, выпивает с друзьями, пытается ужиться с женой, водит в детский сад дочку». Вот и все. Это книга про человека, который живет так, как ему хочется, который никому, по сути, не нужен, и которому тоже не нужен никто. И еще — про современных школьников, конечно.
Надо понимать, что «Географ» — это скорее «Республика ШКИД», нежели чем «Все умрут, а я останусь». Без такого рода понимания не выстроить иерархию этих самых приоритетов. В книге не столько важна кинематографическая точность в изображении типичной социальной среды, сколько мотивы взросления и преодоления этой самой среды средствами внутреннего мира человека. В спектакле же все наоборот — режиссер сделал ставку на потенциально скандальный сюжет, заменив интеллектуальный конфликт физиологическим. Везде, где можно было, выпятились сексуальные подтексты. Получилось зрелище пошлое и грязное — персонажи стали подчеркнуто поверхностны в поступках и отчетливо порочны в образах.
Режиссер этого безобразия, Борис Цейтлин — заслуженный деятель искусств РФ, лауреат Государственной премии РФ им. Станиславского, национальной театральной премии «Золотая маска». Лучший пример того, что регалии отъемлемы от своего владельца, и иногда, особенно перед выездами в провинцию, остаются под стеклом в столице. Так вот, создается ощущение, что у именитого режиссера в этом спектакле не получилось вообще ничего, как бы ни старались актеры. Ровный текст оказался разбавлен странными, если не сказать бестолковыми сценами — например, идиотическая песня в исполнении Анатолия Кобелькова. Изначально смешные сцены, такие, например, как воспоминания Служкина о его собственных школьных проделках, очень слабы (хотя, казалось бы, чтобы испортить эпизод с диско, неожиданно включившимся на похоронах Брежнева, надо постараться). Создается ощущение, что режиссер чертовски торопился — отсюда явно неуклюжая сценография — и кроил спектакль огромными портновскими ножницами, а там, где лень было шить, скалывал булавками.
Взаимоотношения с детьми — то, на чем действительно стоило бы выстроить спектакль, сводятся к ожесточенной ругани и коньячку на ступеньках подъезда. Географ из спектакля вовсе не собирается налаживать контакт с трудными подростками, они ему совершенно неинтересны — что логично, потому что школьники здесь друг от друга особенно не отличаются. Кульминация их общения со Служкиным, центральное событие книги — сплав по реке — проносится по сцене со скоростью гоночного катамарана. Зато в резонанс со скоростью развертывания сюжета повисают разглагольствования главного героя. Так, в книге много великолепных описаний природы и города, выбрасывать их невозможно без ущерба для текста, поэтому все грубыми кусками запихано в массивы монологов. А при всем уважении к Вячеславу Ферапонтову, у него не хватает харизмы вытянуть их во что-то действительно проникновенное.
Ради чего вообще Цейтлин взялся за роман? Может быть, ради этого: «Вокруг учителя географии Виктора Служкина немало молодых женщин, его ровесниц, причём иные с готовностью идут ему навстречу. Однако Служкин предпочёл девятиклассницу Машу Большакову. Любовный сюжет приобретает оттенок „скандальности“...»? Тогда почему так плоско? Да, взаимоотношения Служкина с женщинами занимают особое место в книге. Женщин вокруг него много, и в каждую он в тот или иной момент времени влюблен совершенно искренне. Однако он целенаправленно отвергает каждую возможность взаимности, которой так упрямо добивается. Не столь важно, почему Географ не воспользовался своим шансом в отношении Машеньки — важно, почему он вообще не сблизился ни с одной из окружавших его женщин? На этот вопрос режиссер отвечать не собирается, поскольку его, видимо, в процессе работы не возникало.
О чем еще сказать? Нет, спектакль не вызовет осуждения и неприятия «у многих зрителей, особенно из учительской среды». Настоящие педагоги останутся спокойны хотя бы потому, что в романе Служкин — никакой не учитель, и даже намеренно противопоставляет им себя. А в спектакле нет даже намека на изображение какой-то педагогической работы.
Итак, выдерните из «Географа» тему взросления. Расправьтесь с психологизмом и всякими терзаниями о поиске места в жизни. Уберите маленького человека, который притворяется деятелем, хотя на самом деле он — всего лишь созерцатель. Зачеркните комплексы, которыми наш герой переполнен до крышки, причины их появления и способы их преодоления. Выдерните к чертовой бабушке сцены провинциальной застойности и кризиса поколений. Выбросите, как что-то ненужное, весь фольклорный пласт, и лирику тоже выбросите. Что у вас останется? Пошлая, плоская комедия положений. А теперь подумайте, хотите ли вы потратить на эту халтуру пару часов своей жизни?
Да, еще спектакль никак не заканчивается. Вообще никак. То есть, формальный конец у него, конечно же, имеется, но с тем же успехом можно было бы неожиданно бросить вниз пыльный занавес, отгородив зрительный зал от того зрелища, которое только что было созерцаемо с невыразимым удивлением.
В книге есть фантастическая по драматичности сцена, финальная — такая глухая боль в ней, похожая на ощущения в десне, которая отходит от наркоза. Служкин, уволившийся из школы и лишившийся всех «своих» женщин, кроме нелюбимой жены, стоит на балконе, молчит, курит, смотрит куда-то в город. И там еще фраза такая: «Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества». Я все думал — сыграют они эту сцену, и тогда все будет спасено.
Наивный. Зачем, интересно, эта сцена была бы нужна Цейтлину?..
Евгений Мельников,
фото с официального сайта Театра юного зрителя
