Так выразилась одна немолодая зрительница сразу после того, как отзвучал последний аккорд концерта швейцарского трио Plaistow в Малом зале филармонии 21 сентября: «Будто на Луне побывала!» Действительно, ощущение некоего мистического путешествия на их выступлении вполне возникало – правда, путешествия не только и не столько в пространстве.
Инструментальное трио (рояль-контрабас-ударные) Plaistow плотно прописались на маленьком, но жутко интересном перекрестке, где сходятся пути джаза, академического минимализма и свободной импровизации. Гипнотизирующие фортепианные переливы, гибкая ритм-секция, то стойко выдерживающая минималистичный ритм, то срывающаяся с места в карьер, протяжные композиции под десяток-другой минут, накатывающие, словно океанские волны – такими понятиями оперируют Plaistow в своём творчестве, и их живое выступление в Малом зале филармонии продемонстрировало нам всё это во всей красе.
На их концерте случился прекрасный момент единения музыки и площадки. Трудно представить себе любой другой зал города, где можно было бы добиться такого кристально-чистого звука от такого инструментального состава – а в Малом зале это вполне получилось. Plaistow не особенно церемонились со зрителем – они с порога погрузили его в состояние жесткого гипноза, открыв концерт 22-минутной титульной вещью с их последней (к слову, замечательной) пластинки «Lacrimosa». Отчасти это можно было счесть и таким посланием неподготовленным зрителям – если вы не поймаете эту волну, дальше будет только сложнее. Часть посетителей, действительно, пожимала плечами, не понимая, почему пассажи пианиста Йохана Буркенеса могут никак не меняться по несколько минут подряд, и постепенно предпочла покинуть практически полный Малый зал. Оставшиеся же лишь завороженно внимали разворачивающейся перед ними звуковой драме.
Plaistow будто бы работали не столько с конкретными композициями, сколько с самой материей звука. В их чутких руках она творила удивительные вещи - плескалась бесконечными волнами (та же «Lacrimosa»), или складывалась вдруг в сомнамбулический линчевский джаз («Doppelganger»). Захватывающе рассыпалась на составляющие звуковые элементы (фантастическая импровизационная версия «Mairie de Lilas», в которой пианист Буркенес в какой-то момент принялся показывать кун-фу по рояльным струнам), или закручивалась нервной пружиной, до предела насыщенной практически хичкоковским саспенсом (взрывная версия «Cube»). И в наблюдениях за этой одновременно неспешной и непредсказуемой траекторией, складывающейся из взлетов и падений, накатов и отступлений, неотвратимо набухающих крещендо шума и тревожных всплесков тишины, становился понятным главный трюк трио Plaistow. При всей марафонской продолжительности большинства их композиций, главное в них – вовсе не размах крупных форм. Этими крупными формами они делают нечто обратное – не столько предлагают любоваться грандиозностью конструкции и придумки, сколько будто бы замедляют время, фокусируя слушателя не на конкретных композициях или мелодиях, а на самом процессе их развертывания, на таком «здесь и сейчас», продолжающемся бесконечно. И вот эта бесконечная острота переживания каждого момента – штука, которую хотелось унести с концерта Plaistow с собой в повседневную жизнь.
Сергей Мезенов
