О чём бы ещё написать топ-5 в ноябре — мучительно размышлял автор этих строк в очередную нагрянувшую среду? В голову пришёл художественный фильм «Сладкий ноябрь», в котором Шарлиз Терон носила полосатые шарфы и соблазняла Киану Ривза, похожего на оживший холодильник — точно, давайте напишем про фильмы с месяцами в названии!
Человек января
Любопытный голливудский проект конца 80-х — Кевин Кляйн и Харви Кейтел играют братьев-полицейских, запутавшихся в невероятно сложной паутине интриг, обмана, измен и убийств, за которые отвечает неуловимый маньяк. Не поверите, но это ещё и почти комедия.
В июле
Тоже комедия, и тоже немного неожиданная — сделанная Фатихом Акином, мастером надрывной кросс-культурной драмы. «В июле» — одновременно нежное и гомерически смешное дорожное приключение в погоне за любовью, которая, как водится, всю дорогу была совсем рядом.
Охота за «Красным октябрём»
Не совсем честно — октябрь в данном случае фигурирует в названии советской подводной лодки; ну да ладно. Первая экранизация книги из цикла и похождения ЦРУ-шного аналитика Джека Райана (киношный перезапуск цикла, кстати, случится под новый год) была сделана Джоном МакТирнаном, который тогда ещё не остыл после «Крепкого орешка» — фильм вышел крепкий, качественный, весёлый и чрезвычайно захватывающий. Ну, а что у Шона Коннери, играющего капитана советской подлодки, в фильме неуставные отношения с русским языком — так даже веселее.
Семь дней в мае
Эпоха холодной войны подарила нам немало любопытных фильмов — среди них и этот политический триллер Джона Франкенхеймера, снятый в середине 60-х. В нём американские генералы пытаются осуществить военный переворот и отобрать власть у президента, только что подписавшего договор о ядерном разоружении с Советским Союзом. В основе фильма лежала книга, получившая в своё время одобрение администрации президента Кеннеди.
Осло, 31 августа
А вот нечто совершенно иное, воздушная норвежская драма, действие которой разворачивается в рамках одного дня. Вторая картина норвежца Йоакима Триера (вроде бы действительно дальнего родственника Ларса) рисует грустный портрет поколения европейских тридцатилетних, к которому Триер, кстати, принадлежит и сам, и задаёт в воздух разные печальные вопросы — но в голове всё равно остаётся несколько безмятежная атмосфера августовской северной столицы.
