«Анюта зашла в церковную лавку.
Христос в серебряной раме на полке встретил ее бесстрастным взглядом.
К нему была прикреплена бумажка: „Господь — 1200 рублей“.
— На что я тебя куплю, ты думал? — сказала Анюта про себя, глядя строго ему в глаза»
Тщетные попытки некоторых авторов живописать ад блекнут и скукоживаются, когда за дело берутся журналисты. Роман «Крокодил» — чешуйчатокожая зловонная рептилия, вылупившаяся на свет божий из блестящего репортажа Марины Ахмедовой. Репортаж этот в свое время наделал шуму благодаря запредельному формализму «закрывших» его отечественных силовиков — те обнаружили в тексте не заживо гниющих дезоморфинщиков, а привлекательную для широких масс инструкцию по приготовлению наркотика. В романе никаких инструкций нет, равно как и привлекательности. Переместившись из области публицистики в пространство большой литературы, где документированный натурализм уже не метод, но идеология, история про геенну огненную на земле и сгорающих в ней людей приобрела лирическую образность, однако стала воистину отталкивающей; если вы дочитаете её до конца, то совершите небольшой подвиг.
Движение сквозь будни в дезоморфиновом аду осуществляется скорее по слуху, нежели чем с опорой на картинку; Ахмедова в совершенстве владеет умением охарактеризовать персонажей парой броских строк, но предпочитает складывать фигуры из коротких, рубленых реплик-диалогов, обильно расцвеченных сленгом и обсценной лексикой. Большинство действующих лиц здесь — это люди-функции: варщики, проститутки, циничные менты, дезоморфинщики на предпоследней стадии, совсем уже эпизодические аптекари и драгдилеры; некоторым приданы жизненные истории, но то скорее драматургические ремарки, нежели сюжетные капилляры. Несколько персонажей выдвинуты на первый план: среди них матриарх наркопритона по прозвищу Яга и её сестра Светка, первой из которых предстоит раствориться в «голубом ничто», а второй — обрести во многом мистическое спасение; сюда выложена долгая и путаная дорожка из откровенно библейских метафор.
Мир здесь предельно механистичен, каждая новая сцена предполагает смену декораций и некий набор совершаемых действий: «закупы», перебранки и разборки наркоманов, полицейский рейд с заломанными руками и насмешками, какие-то гиперреалистические сцены вроде проститутки, вывезенной в лес, раздетой догола и приспособленной в качестве журнального столика суровыми «братками». Люди, которых никто не любит (равно как и не не любит), мучительно и зачастую бессознательно пытаются дотянуться до каких-то крупиц счастья, выуживая из памяти юношеские картинки, ухаживая за изначально обреченными младенцами, заглядывая в церковь после злодеяний — в надежде, что высшие силы их покарают.
Однако и с читательской стороны им не найти сочувствия. В романе нет точки опоры; рассказчик развоплощен совершенно, не выдает себя ни словом, ни жестом, ни сентиментальной реакцией, и потому сложная, во многом затейливая конструкция впустую ворчит своими шестеренками. Некуда приложить жалость, некуда приложить раздражение: все забрано толстым слоем стекла, и монотонный голос автора вещает из репродуктора на стене какие-то невеселые, то безобразные, то удивительно красивые вещи.
«А солнце уже разгорелось и как будто плыло впереди Светки. Светка щурилась на него и клонила голову вбок, словно хотела заглянуть за огненный диск и увидеть солнце с той стороны. Или, может, даже хотела рассмотреть его ребро. Может, думала, что у солнца, как у монеты, есть ребро, только монета, выпадая, редко становится на ребро, как и добро со злом редко отступают, открывая то, что посередине. А может, Светка и не верила в то, что у солнца есть ребра. Может, и не задумывалась о том, что между чем-то и чем-то всегда бывает середина».
АСТ, Москва, 2014, - 320 стр. Тираж - 2 000 экз.
Кроме «Крокодила», на сайте ЛитРес вас ждут еще 380 000 книг
