Канский драматический театр привез в Красноярск свою премьерную «Антигону»; спектакль играют на большой сцене правобережного Театра юного зрителя. В основу постановки режиссера Адгура Кове положена известная пьеса Жана Ануя, изрядно укороченная и обезлюженная, но приращенная многочисленными реминисценциями и актерской импровизацией. Содержательно здесь всего в избытке: символов, смыслов, визуальных эффектов, формального артистизма, заигрываний с публикой; только вот пространства для зрительских эмоций нет ни пяди.
Благодаря тому, что декорация «Антигоны» выполнена в эстетике то ли постапокалиптического панка, то ли кинематографического «мусорного» сюрреализма, происходящее становится подлинным пиршеством для фотографа-концептуалиста: знай, высматривай себе удобные ракурсы да нажимай на кнопку. Вот только эффектный парад из снимков не способен отразить того, как вся эта машинерия выглядит в натуре — абсурдно, громоздко, неуклюже, дёшево. Сцена до отказа заполнена странными скособоченными конструкциями и персонажами, перемолотыми в труху машиной времени: Креон, царь Фив, одет как итальянский чернорубашечник (правда, и пьеса была написана в 43-м), его прислужник напялил на себя медицинский халат и марлевую повязку, Антигона побрита налысо, а сестра Исмена щеголяет в сапогах на шпильках и выше колена. Пол искривлен, слева в нём зияет неглубокая воронка, откуда-то тянутся провода с подвешенным на них одиноким детским ботиночком, вместо задника — оттиск исполинского дождевого червя, под потолком — белый полиэкран с плавающим по нему человеческим зрачком; ближе к занавесу из-за кулис выкатят огромные вращающиеся колеса и вынесут гипсовый саркофаг (туда надлежит замуровать мятежную принцессу).
Кое-что из этого крутится как внутренности гигантского миксера, кое-что — светится, кое-что — рушится с грохотом, кое-что — аккуратно разбирается самими артистами, как, например, баррикада из резиновых покрышек, вольно или нет отсылающая нас к событиям «русской весны» (к слову, знакомые с пьесой граждане ужаснутся актуальности произведения — братоубийственная война, в которой обе стороны непристойны, и власть — бремя, а не привилегия). И, конечно, все это сценографическое буйство не просто избыточно, но ещё и абсолютно бессмысленно как раз в силу своей навязчивой многозначительности; плюсы и минусы, которым несть числа, изничтожают друг друга под корень, производя в результате ноль.
В беспощадную резню включаются и артисты, поскольку все взаимодействия, в том числе простые, решаются с использованием сложномеханических пластических этюдов; даже нянечке за её коротенький выход приходится пробежать половину марафонской дистанции по сцене, непрерывно размахивая полотенцем. Что выделывают друг с другом Клеон и Антигона в процессе диалога, занимающего добрую половину всего спектакля, и пересказать непросто — есть там место и выламыванию рук, и дружеской трапезе с распитием вина, и элементам танго, и прыжкам с гимнастической лентой, и предсказуемым играм в жмурки и в «ножички», и поцелуям. Таким образом, режиссер натурально выворачивает персонажей характерами наизнанку и свинчивает их в противоборстве не умозрительном, а телесном — но не в безжалостной схватке, а в забаве сродни играм на детской площадке. На одной стороне метафорических качелей восседает неторопливый, олицетворяющий пожилую мужественность Владимир Сальников — он проповедует благожелательное, флегматичное, рационализированное насилие во имя жизни: «Грязная работа. Но если мы ее не сделаем, кто сделает?». На другой — выплясывающая обезумевшей змеей Екатерина Барышева, бесноватая, алогичная, воспевающая свободу через смерть в противовес затхлой стабильности. Кто перевесит?
Известно, кто. Изуверства с формой выдавливают из текста интересную вещь: оказывается, точек соприкосновения у Антигоны и Клеона нет никаких, что их полемика иллюзорна, потому что это столкновение мировоззрений, где любые аргументы бессильны; недаром оба в какой-то момент и по разным случаям говорят, что понимать оппонента необязательно. Местный конфликт — это узел, завязанный не из разных веревок, а из двух скрученных петель, разделить который можно лишь при помощи ножа. Антигона должна умереть, Клеон должен нести бремя власти дальше. Так, разглядев в драматургическом материале не сложносочиненный спор, а только лишь ритуальную пляску в ожидании неизбежного, режиссер эту пляску послушно визуализировал. Только вот танго втроем не танцуют, господин зритель.
фото: www.ktyz.ru
