Помнится, года три назад меня занесло на одну философскую конференцию в славный город Петербург. Среди прочих обстоятельных докладов, например, о вкладе советской мультипликации в развал Советского же Союза, прозвучал и такой: роль порнографического искусства в формировании глобалистического сознания. Доклад был далеко небезынтересным, хоть и без картинок, однако еще интереснее оказалась последовавшая за ним дискуссия, которая длилась минут двадцать, а потом плавно перетекла на кофе-брейк. Наблюдая за тем, как опиджаченные кандидаты философских наук ловко спорят о дигитальном способе восприятия полового акта, я настолько преисполнился благодушия, что потом не страшился даже питерской погоды. Так вот, спектакль «Порнография», который пару недель назад поставили в театре «Вспышка» Анна Ковтун и Никита Еленкин, пробудил (или возбудил, уж не знаю, как лучше) в моей душе похожие ощущения — «чистого удовольствия, радости, которую у тебя никто ни отнимет», и так далее по тексту пьесы.
Пьеса, правда, приснопамятному докладу уступает по всем фронтам. Очевидно, что Юрий Муравицкий, драматург невеликой, прямо скажем, силы, с интереснейшей темой не совладал; то, что у него получилось, в лучшем случае напоминает некий стереометрический, сугубо авторский коллаж с элементами псевдо-вербатима. В нём нет почти ничего, кроме нечетко сформулированной (а-ля «а давайте-ка поговорим о порнографии») центральной идеи — ни героев (вместо них — безликие действующие лица), ни драматургического конфликта (вместо него — бессвязный набор типовых сюжетов), ни какой-то психологической фактуры (вместо неё — эскизные наброски характеров, механистических по своей сути). Короче говоря, этот текст — колода бумажных карт, которые можно перетасовывать без малейшего ущерба для общей логики повествования. Имеется, однако, у него одно очень важное достоинство — он потрясающе сценичен, чем искусно и воспользовались создатели спектакля.
Провокационные интервью с порнозвездами, зарисовки ссор между супругами, чья интимная жизнь разладилась из-за пристрастия к вуайеризму, сцены со съемок фильма для взрослых, какие-то монологи случайных прохожих в зрительный зал — всему этому придан ощутимый эффект кинематографичности. Персонажи словно разыгрывают свои небольшие партии перед воображаемой камерой; в таком пространстве наравне, без всякого ущерба для общей стилистики, могут сосуществовать и читка, и собственно театральные этюды, а в иных случаях — даже элементы видео-арта, проецируемые на большой экран за спинами актеров.
Небольшой уголок зрительного зала, окруженный плотным кольцом зрителей, таким образом, становится съемочным павильоном, а сами зрители — приглашенной массовкой, на которую за условные сутки обрушивается целое скопище фильмов, ситкомов, телевизионных шоу, документальных передач и так далее. Утомленное сознание выдергивает из всего этого скопища конкретные сюжеты на обозначенную тему, какие-то яркие образы — вот, например, гениальный режиссер-нонконформист, снимающий порно в пику мировой киноиндустрии (Дмитрий Обуховский), вот корреспондент «мужского журнала», отчаянно сопротивляющийся чарам своих визави (Игорь Сидорович), вот молоденькая «звездочка» на первом кастинге (Анна Ковтун), и так далее. Из таких фрагментов складывается не картинка, но настроение — созерцательное, расслабленное, слегка игривое и самую капельку ироническое.
Если попытаться абстрагироваться от увиденного — от всех этих полуобнаженных женских тел, от увесистых пощечин симпатичным девушкам и нескромных разговоров о сексуальных предпочтениях, от россыпи сценических эффектов, то невольно задаешься вопросом: какая душевная работа должна происходить в каждой персональной голове каждого персонального зрителя? Кажется, что никакой; в уютной, почти домашней атмосфере камерного зала мы, украдкой хихикая, разглядываем феномен порнографии во всей его красе, однако совершенно не пытаемся в него вникнуть. «Вспышкинцам» не удалось вытащить из пьесы то, чего в ней изначально не было — подлинную социальность, действительный трагизм, опасную болезненность, возможно; почему-то от этого испытываешь легкую досаду интеллектуального толка.
Но — легкую. Внутренний эстет погружается в приятное благодушие и требует переходить к дискуссиям на кофе-брейке.
Евгений Мельников,
фото: Надежда Сорокина
