Он ушёл в эти выходные — вроде сердечный приступ или что-то в этом духе. Просто жил-жил, а потом взял и перестал. С той же естественной и конечной простотой, с которой всё происходило в его фильмах.
Знаете, мне в подобных случаях, как правило, хочется просто промолчать — потому что на этом свете полно людей, которые и разбираются лучше меня (я вот даже не все фильмы Балабанова видел), и сказать умеют намного яснее и сильнее (вот, например). Но в то же время не сказать совсем ничего в данном случае было бы как-то неправильно — потому что Балабанов был у нас всё-таки совсем один, а теперь, когда его не стало, встать на его место совершенно некому.
Главное, как мне представляется, тут было вот в чём — в тех удивительных отношениях, в которых он состоял с нашей повседневной реальностью. Она в его фильмах могла быть любой — будничной, идиотской, лениво-смешной, дремуче-страшной — но в то же время она всегда была моментально определяемой, как НАША, та самая, что откроется взгляду, если выглянуть в окно. Не хорошая и не плохая — а та, что есть, такая данность, от которой можно прятаться, или, наоборот, ухать в неё с головой и плавать в ней, пуская пузыри, но от этого она сама ни на грамм не изменится. И Балабанов не только знал её в лицо — он ещё понимал некоторые подспудно важные вещи о ней, и умел сказать о них всего в двух-трёх, но единственно значимых словах.
Что ж, теперь этот разговор закончился. И есть подозрение, мы сами ещё не поняли, насколько важная часть нашей внутренней вселенной сформировалась благодаря этому тихому угрюмому бормотанию, которого мы больше не услышим.
Спите спокойно.
