Он предпочитает не называть свою фамилию и представляется исключительно как Volli. Внешне он больше похож на борца, а на деле — арт-гедонист и успешный художник, чьи картины с удовольствием разбирают на европейских выставках. В эксклюзивном интервью интернет-газете Newslab.ru Volli рассказал, когда он понял, что творчество побеждает карьеру спортсмена, трудно ли пробиться в европейские галереи, и какими проектами он занят сейчас.
Начнем с самого главного — какая у тебя фамилия?
Просто Volli. У меня на это имя заключен контракт. Мой арт-лейбл «Oh, Volli», а представляюсь я всегда как Volli.
Немного грубый вопрос, но откуда ты взялся? Я, например, и не знал, что в Красноярске есть человек, который выставляет картины в Париже...
Многие в Красноярске не знают. Но все началось именно здесь, и, конечно же, мне много помогали мои красноярские знакомые и друзья, которые уехали в Европу, в Москву...
Тогда ты занимался борьбой и не думал о карьере творческого человека?
Вообще, с 5 до 15 лет я занимался в школе олимпийского резерва по спортивной гимнастике, пока у меня не погиб тренер. После девятого класса отец предложил поступить в физкультурный техникум, но там гимнастики не было, поэтому выбрал направление, которым занимался в свое время мой отец — так попал в борьбу. Уверенно занимался, чуть-чуть поборолся за ЦСКА, чтобы не ходить в армию (смеется), но и в это время уже где-то выступал в качестве модели в показах, как актер у ребят в арт-постановках и на дипломных работах в Институте искусств (ныне Академия музыки и театра). Так и начали замечать.
Ты тогда понял, что не хочешь добиваться олимпийской медали, а идти в творчество?
Отпечаток наложила гибель тренера. Я понял, что без него уже мой спорт — не спорт. Да и когда занимался борьбой, был погружен в искусство, уже писал картины маслом, участвовал в фотосетах и показах, постановках. Раньше ведь непосредственно в Красноярске было много мероприятий — это проект Натальи Агахановой «Поколение М» и фестиваль «Золотая прядь» Вадима Горшечникова. Тогда же позвали поступить в Академию музыки и театра, но я уже понял свое призвание, а «корочка» как таковая мне была не нужна.
Как ты уехал из Красноярска?
Меня спросили — можешь прилететь в Москву на просмотр? Будут ставить рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда». Мне было 22 года, был соответствующий типаж: длинные волосы и борода, плюс знание английского языка. Я прошел большой отбор, за меня поручились, в итоге роль досталась мне. Тем более, нужны были актеры-непрофессионалы, которые могут искренне показать что-то на сцене. На первых репетициях меня заметил художественный руководитель пражско-питерского театра «Мессир» который и отвечал за всю постановку этой рок-оперы. В 2005 году с ним я и заключил контракт на три года как солист театра. Все время, пока играл, участвовал в показах в России и Европе, писал картины — кому-то просто показывал, некоторым дарил.
Вроде бы все успешно сложилось. Но так хорошо все не бывает ведь...
На момент поездки в Москву я уже был женат, после родилась любимая дочь. И за время моего нахождения в театре у нас ухудшились отношения с супругой. Я как мог, пытался все сохранить, объяснял, что не могу быть вне искусства и работать с отцом, заниматься семейным бизнесом. Это совсем не мое — быть бизнесменом. В итоге я остался в искусстве, а супруга подала на развод.
Вернемся к творчеству, как все развивалось дальше?
Не имей сто рублей — а имей сто друзей. Друзья очень помогли выставиться в хорошей галерее, меня заметили сведущие в этой сфере люди, научили презентовать картины и оформлять выставки. Друзья помогли собрать среди своих уважаемых клиентов посетителей, за что я им сильно благодарен. В итоге к 2008 году у меня уже было четыре выставки в России и Европе.
Культурные власти Красноярска тебя, наверное, сразу заметили?
С этим занятная история. Я приехал в Красноярск в 2008 году и предложил в КИЦе провести благотворительную выставку своих работ. Хотел собрать средства на помощь детскому дому в Сосновоборске, где есть группа детей с неподтвержденным диагнозом ВИЧ. Местный мэр тогда хотел от этих детей избавиться. В итоге в КИЦе мне отказали, сославшись на то, что я не в их концепции. Отказали и в Союзе художников, у которого я попросил помощь в нахождении помещения для данной выставки. Но благодаря своему отцу смог найти помещение. В итоге, выставка в поддержу детского дома прошла с успехом. Люди с КИЦа и Союза художников прослышали и обратились ко мне с предложениями. Понятно, что я им ответил...
Зато в Европе ситуация была другая?
Да, меня пригласили на одну из миланских биеннале. Там я получил приз зрительских симпатий с картиной «До или после», за что меня занесли в Единый Европейский реестр арт-деятелей как творческую личность. В свое время в этот реестр был занесен со своими эскизами Пако Рабан.
Сейчас ты пишешь картины на заказ. Кроме покупателей в столицах и европейских городах, есть местные ценители?
Да, человек пять постоянных заказчиков у меня есть в Красноярске. Это те, кто заказывает не реже раза в год. Им нравится то, как я передаю на холсте идеи и мысли, как я вижу те или иные образы. Перед написанием я приезжаю, смотрю помещение, где картина будет находиться, обговариваю тематику и масштаб картины и начинаю творить...
Ты дорогой художник? И вообще, что нужно сейчас, чтобы стать обеспеченным творческим человеком?
Я востребованный художник, а дорогой или нет — не мне судить. Современный художник должен быть интересен не только своими работами, но и просто как человек. Он должен уметь общаться, заводить знакомства, связи, не должен быть замкнут. Не ищет заранее какой-то материальной выгоды, а делает все для души. Только после этого к нему пойдут заказы, его начнут ценить, его будут искать агенты. Есть художники, которые все свои чувства на холст выплескивают мастерски, а с ним поговорить, найти контакт невозможно. В начале пути неизвестным ты сыт не будешь, это понятно. Поэтому любой начинающий художник все равно должен иметь какую-то финансовую подпитку, какую-то работу. Например, вести лекции в университетах, участвовать в мероприятиях...
Что касается моих цен — они не дороже денег. Здесь все зависит от многих факторов, всё индивидуально. Существует ценообразование картины на заказ — оно формируется из ее размера и количества затраченного времени. Средняя цена картины 40 на 40 и около месяца работы — 30-40 тыс. руб. А есть цена готовой картины — здесь в расчет берется количество её выходов, то есть, на каких выставках она была; наличие или отсутствие рецензий, пометок в каталоге, участие в торгах и потенциальный ценник на возможных торгах.
Какие планы сейчас?
Совсем недавно мне предложили роль в художественном фильме. Причем снимать его будут местные красноярские ребята здесь в городе, на территории Хакасии, Тувы и Таиланда. Это дебют как для них, как для режиссеров, продюсеров, сценаристов, так и для меня. Рабочее название фильма — «Дороги», в нем я исполню одну из трех главных ролей.
Это больше развлечение или что-то более серьезное?
У ребят серьезный подход. Они хотят снять настоящее полнометражное кино, желают выставить его на фестивалях. Это драматический рассказ про трех друзей, про то, как их развели дороги в жизни и о том, как они общими усилиями в итоге эти дороги превращают в одну. История дружбы, предательства и желания жить. Фильм будет наполнен местным красноярским колоритом, будет много знакомых для горожан мест, символов.
Если вернуться к началу разговора — ты называешь себя не просто Volli, но и арт-гедонистом...
Гедонизм заключается в том, что все, что я делаю, создаю — это все связано с удовольствием. Это касается не только творчества, но и всего абсолютно. Кто-то может сказать — эй, тебе 30 лет и ты до сих пор художник? Да я горжусь этим, что мне 30 лет и до сих пор в большом искусстве!
Фотография, живопись, кино... Книгу не планируешь писать?
Есть предложение от одного медиа-холдинга в Москве выпустить такую вещь, как «Евангелие от Volli». Про некоторые жизненные моменты я делаю очерки — такой справочник, как чувствовать себя комфортно. Там нет советов, там есть мое повествование пережитых моментов. Пока материал набирается, до конца еще года два, наверное. Но как прям литературный писатель — я даже не знаю, как это делается (смеется).
