Всемирный день театра представляется отличным поводом для того, чтобы торжественно перерезать ленточку и открыть в этом блоге новую рубрику, идея которой была позаимствована сами понимаете откуда. Первый персонаж здесь — это один из лучших современных драматургов на постсоветском пространстве, киевлянин Максим Курочкин.
В 2005 году издательство ЭКСМО выпустило сборник пьес (ныне ставший, наверное, библиографической редкостью), который предваряли «тридцать фактов о Максиме Курочкине»; там, в частности, говорилось, что, по его мнению, драматург должен не любить театр, даже если театр его любит. С тех пор Максим Александрович, кажется, только укрепился в оценке возможного вмешательства постановщиков и артистов в смыслы драматургического произведения. Так, например, уже месяц по интернету гуляет фотография тезисов Курочкина с одного из круглых столов, в которых говорится, что «актер, который вместо возможно-стремительного понимания приносит в работу процесс „разбора“, ест мою жизнь».
Когда машина едет, не имеет смысла лезть под капот. Если я когда-нибудь смогу ответить самому себе на вопрос: «Что помогает писать мне пьесы?», то с драматургией придется завязать.- Я боюсь дач как «комфортного пространства». Благодаря дачам современная драматургия недосчиталась много хороших пьес, и вообще их роковая роль в судьбе литературы ещё до конца не раскрыта.
- Времени и возможностей у меня во много раз больше, чем нужно для такого несложного интеллектуального продукта как пьеса. Поэтому опасно улучшать условия работы. С другой стороны, ухудшать их тоже уже некуда.
- Пьеса может писаться очень быстро. Что там её писать вообще, если формула правильная? Однако для хорошей пьесы нужен год. Больше — уже перебор.
- Я зависим от общения с другими драматургами. Когда хорошие люди пишут пьесы и им это удается — как бензин для моего собственного творчества.
- Мне за мои пьесы не платят столько, сколько нужно, чтобы я занимался только этим. Это общая проблема: пьесы должен писать отважный и экономический независимый человек. Заметили, что сильно смелых пьес становится все меньше?
- Один из важнейших моментов в подготовке боксера-профессионала — это так называемый сброс формы. Он должен выйти из формы, чтобы не сгореть. Я вижу, что многие драматурги сгорают, потому что хватаются за любую работу, пишут какие-то невозможные сериалы. Это честно по-своему, но неправильно. Пьеса должна проверять мир на прочность, а она его даже пошатать не может.
- То немногое, что я знаю о политике что в России, что в Украине (беседа состоялась до прошлогодних событий в Киеве и их неожиданной развязки), вызывает ощущение катастрофы. Придумать, как это можно исправить с помощью пьесы, не получается. Я бы хотел, но такую пьесу не сочинил. Пока что.
- Я слишком эмоционален для того, чтобы активно пользоваться социальными сетями. Если начну вести блог, то каждый лайк будет для меня как великое событие. Я по нескольку дней буду размышлять над каждым комментарием, и тогда жизнь прекратится в принципе.
- Когда многие начинают рассуждать о своих творческих принципах, то это, на самом деле, только подверстанные самооправдания. То есть, то, что они могут, они и называют принципами. На самом деле, ты можешь говорить о таких вещах только тогда, когда перепробовал все и что-то сознательно отбросил в сторону — не потому что не можешь, а потому что презираешь.
- Работать с персонажами интереснее всего на стыке любви и презрения, потому что для меня человек — это существо достаточно презренное, но вместе с тем и любимое. Особых претензий у меня к нему нет, но есть очень сильные стилистические упреки.
- Раньше я больше думал о том, как пьеса будет выглядеть на сцене. Сейчас я не настолько влюблен в картинку, ценность её снизилась очень сильно. А ценность слова, как минимум, осталась той же. Странные сочетания слов попадаются реже, чем странные сочетания образов.
- Киевский человек — он немного барочный, ему хочется, чтобы пространство было обустроено ярко и красиво. Но когда текст красивее, чем надо, это тоже плохо.
- Диалог — это самое важно, самое интересно, это и есть жизнь. А качество диалога в современном мире ужасное. Поэтому от тоски по идеальному собеседнику приходится этих самых собеседников от себя отпочковывать в качестве персонажей.
- В каком-то смысле пьесы мои тоталитарны по звучанию. Дураку-постановщику я не буду, конечно, ничего объяснять. Но если человек искренне пытается понять, то от этого будет польза. Худо-бедно, но я все-таки живой драматург. Меня послушают, а кого-то поставят лучше.
- Доверяйте тексту как инструкции. По каждой реплике персонажа можно реконструировать и как это произносится, и что это означает. Это как в компьютере: если вы скачали архив, то будьте добры хотя бы его распаковать. А распаковывается это дело несложно. Бац — и всё.
- Неправильно пьесу драматурга Курочкина можно поставить запросто. Скорее всего, так и будет сделано.
- То, что я могу наговорить — это только процент от того, что я на самом деле имею в виду.
Беседовал Евгений Мельников
