Любопытно отметить, что отрезвление у меня наступило одновременно во всех смыслах и, подозреваю, одно было следствием другого. Я вёл тогда учёт времени и обратил внимание, что за каждой пьянкой тянется примерно трёхдневный след снижения качества жизни — то есть, сумма полезных затрат времени падала. Ну, понятно, на другой день — похмелье, но и на второй, и на третий...
Мне это не понравилось и, кроме учёта времени, начал вести учёт выпитого алкоголя в лигрылах (литр*градус/рыло):
- Водка: 0,1*40=4
- Пиво: 0,5*4=2.
- Вино: 0,2*15=3
- Лимит — 30 лигрыл в месяц (кстати — попробуйте посчитать, сколько лигрыл выходит в месяц у вас?).
Результат меня изумил — я-то считал себя человеком практически непьющим, однако в пересчете на водку, оказывается, я выпивал бутылку в неделю. Я установил месячный лимит алкоголя и последовательно его снижал, пока не довёл в 1983 году до чистого нуля (даже пива не пил). И немедленно был идентифицирован как человек чуждый делу социализма. Я сидел на каком-то дне рождения, пил себе морс, и сосед слева сказал мне, что я несоветский человек.
— Это почему же? — изумился я.
— Не пьёшь. А кто не пьёт, тот задумывается. А кто задумывается, тот до такого может додуматься....
А я, и правда, уже много до чего додумался. Антисоветским человеком я тогда ещё не был, но несоветским — точно. На демонстрации ходить перестал, всякими политинформациями также манкировал, и в прочие типично советские игры играть перестал. Зато полез в изучение истории СССР, пока, правда, по открытым источникам — но и чтение газеты «Правда», начиная с 1943 года (раньше этого года не давали) позволило пытливому уму сделать потрясающие открытия...
Алкоголь, в отличие от остальных продуктов, был доступен практически в любой точке СССР, разве что на Севере его не хватало — не успевали доставлять в требуемых количествах. Да и то верно — водку, если верить Высоцкому и Щербакову, гнали из опилок, а опилок было навалом.
Однако, если в пространстве водке была дана полная свобода, то во времени она была зажата в жёсткие тоталитарные рамки. Продуктовые магазины закрывались в восемь, но вино-водочные отделы — в семь (а открывались — в 11 утра, чтобы граждане, прежде чем получить дозу счастья, хотя бы пару часов успели поработать).
Однако в 1985 году, наступив на горло собственной песне (а клеветники утверждали, что больше половины бюджета СССР — это доход от продажи алкоголя), власть объявила сухой закон, ущемив тем самым права миллионов на счастье и окончательно подорвав экономику страны. Народ не простил этого, и сменил непьющего президента на пьющего. Но какое-то время за счастье приходилось воевать в самом прямом смысле слова: очереди за водкой были кровавыми побоищами. Советские люди лезли по головам других советских людей к заветному окошку, удовлетворяя одну из высших потребностей в пирамиде Маслоу — потребность в счастье!
Истории о жизни в КрасноярскеЯ, правда, эти побоища видел только по телевизору — очень уж удачно я выбрал время для завязки — 1983 год. Однако водку по талонам покупал (забыли талоны на водку? Вспоминайте!). Потому что водка стала крепчайшей национальной валютой. Она и до этого была национальной валютой — единица измерения стоимости услуги была отнюдь не рубль. Идите вы со своим рублём — он ничего не стоит, и на него ничего не купишь.
Стратегический запас водки стоял у нас в шкафу (нас в семье было четверо, и все — непьющие), и разные сантехнические проблемы разрешались в момент. Кроме того, водку тогда можно было очень выгодно поменять на продукты, что мы и делали. Забавно, но этот стратегический запас дожил у нас до XXI века — последнюю «талонную» бутылку «Пшеничной» мы выпили несколько лет назад, кажется, на моём юбилее. Хотя, конечно, выпивать её было кощунством — примерно как выпить вино из древней амфоры, добытой со дна Эгейского моря. Её надо было сдать в музей в назидание потомкам. Но что с нас взять. Варвары — они и есть варвары...
(Продолжение следует)
