Лаборатория, которая заворожила
Сфера моих научных интересов — рентгеноструктурный анализ. При помощи рентгеновских лучей мы определяем кристаллическую структуру вещества — из каких атомов оно состоит, как эти атомы упорядочены относительно друг друга. Это позволяет понимать, описывать, а самое главное — управлять химическими и физическими свойствами материалов.
Самый показательный пример — графит и алмаз. Оба состоят из углерода, но атомы в них упорядочены по-разному, как результат — разные свойства. Алмаз — самое твердое вещество во вселенной, диэлектрик; а графит — вещество мягкое, проводит электричество.
То же самое в органике: поверните один фрагмент лекарственного средства на определенное количество градусов, и оно станет сильнейшим ядом. Атомы, как и человек, могут вести себя по-разному, в зависимости от того, какой средой они окружены. Понимая расположение атомов и меняя их координацию — или замещая один атом другим — мы можем управлять свойствами веществ, улучшая их. Лекарства могут давать больший лечебный эффект, материалы — становиться более прочными.
А как вы пришли в науку?
Я учился в Сибирском аэрокосмическом университете на инженерно-физическом факультете и параллельно по системе межвузовского образование занимался в СФУ. На третьем курсе — на этапе выбора специализации — мы попали на экскурсию в Институт физики СО РАН; в том числе, были в лаборатории, где работаю сейчас.
Я увидел лабораторию, дифракционные машины, и меня это просто... заворожило! Я четко понял: хочу здесь работать. Попросился на практику к Александру Дмитриевичу Васильеву, моему научному руководителю. Поначалу он не хотел брать студента, но я был настойчив.
С третьего курса начал проходить в лаборатории практику, после окончания университета поступил и закончил аспирантуру Института физики СО РАН, защитил кандидатскую. В общей сложности работаю по этому направлению уже 15 лет.
«Уезжать из России не хочу!»
Интересные открытия случаются каждый год. Из недавнего — в прошлом году удалось описать кристаллическую структуру материала с нулевым тепловым расширением. Такие материалы очень нужны, к примеру, в космосе или в других экстремальных условиях, чтобы оборудование работало дольше и не выходило из строя из-за серьезных перепадов температур.
Еще одна работа, выполненная совместно с китайскими коллегами — обнаружили новый вид кристаллов с особым типом упорядочения ионов. По итогам этих исследований у нас вышла серия публикаций в высокорейтинговых научных журналах.
Почему после вуза вы остались в науке, а не пошли по другому пути? Видели, что в институте нет евроремонта, слышали, что в науке мало денег...
Тут ответ один — я без науки просто не могу, не представляю, как это — жить иначе. Да, возможно, в институте не самый новый ремонт, но у нас всегда были и сейчас есть приборы мирового уровня. Их стоимость порядка 40 млн рублей, и это оборудование регулярно обновляется. Твои мозги и желание плюс приборная база института — и можно достигать очень высоких результатов, которые громко прозвучат, в том числе и на международном уровне. Фактически сейчас я реализовываю свои собственные научные интересы за счет государства.
Есть ряд направлений, где ученые собирают какие-то приборы «на коленке». Но причина не в отсутствии финансирования, а в том, что приборы такого уровня еще не производят — это уникальное оборудование. В остальном же, всё, что нужно для решения задач, у нас в институте есть. Можно обратиться в центр коллективного пользования и провести нужные исследования, используя приборы других институтов.
А как же быть с низкими зарплатами ученых?
Стипендии аспиранта, признаюсь честно, мне на жизнь не хватало — подрабатывал репетиторством, но науку не бросал. Насколько знаю, сейчас аспирантские подняли.
Самая большая трудность сегодня — это трудоустройство молодых ученых в институт, новых ставок выделяется не так много. Приходится ждать, плюс, целую ставку, как правило, не дают — оставшуюся часть ставки «добивают» грантами.
Однако этот сценарий не так уж и плох: есть стимул к работе — пиши заявки, используй оборудование, исследуй. Если говорить лично про меня, гранты — это, можно сказать, мой основной «хлеб».
Есть ли разница в общих принципах работы молодых ученых России и их зарубежных коллег?
Не готов ответить за весь мир, буду говорить про Китай. Там, чтобы остаться работать в институте, молодому ученому за время аспирантуры необходимо опубликовать работу в журнале с импакт-фактором 8, это очень высокорейтинговый журнал. В России даже у многих научных сотрудников нет статей в журналах такого уровня — задача очень трудная.
Поэтому многие молодые ученые идут другим путем: добиваются финансирования и уезжают на одно- двухлетнюю стажировку за рубеж — государство полностью оплачивает их проживание, питание. Там они набираются знаний, совместно с мировыми учеными публикуют высокорейтинговые статьи. Возвратившись в Китай уже готовыми специалистами, получают ставку в институте, где нужно отработать минимум пять лет.
Относительно Европы знаю, что контракты с учеными там заключаются на год-два. Если за это время ученый не получил достаточно грантов (часть из которых идёт институту), то контракт вряд ли продлят.
А вам хотелось переехать и работать за рубежом?
Нет, никогда. Возможно, мне бы была интересна стажировка, но я уже оброс семьей, детьми и не готов надолго уезжать из Красноярска. К тому же, мне и самому впору учить — в апреле по приглашению Китая в очередной раз поеду в Пекин читать лекции по рентгеноструктурному анализу.
Повторюсь, в России можно получать точно такие же научные результаты, как и за рубежом. Есть ли смысл ехать туда, где на таком же, как в твоем институте, оборудовании работает еще 10 человек и нужно становиться в очередь? В этом плане наука в Москве и Санкт-Петербурге, как мне кажется, невозможна. Гранта, скажем, в миллион там ни на что не хватит, а в Сибири — это уже большие деньги; из-за дороговизны «квадрата» трудно выбить большую площадь под прибор и т. д.
Новосибирск, Красноярск — это центры науки, которые будут развиваться еще сильнее. Нет смысла отсюда уезжать, у нас есть всё для научной работы. Отсюда же можно вести совместные исследования с зарубежными коллегами.
К примеру, по теме люминесценции я сейчас работаю с Кореей, Японией, Китаем. С французскими коллегами ведем исследование по разработке компактных твердотельных охладителей.
Как обычно строится международное научное сотрудничество?
Способов много. Это может быть и продолжение работ, которые уже ведет твой научный руководитель, и новые знакомства на научных конференциях. Но у меня обычно бывает по-другому — мне пишут по электронной почте: «Читали вашу статью, нам кажется, вы — эксперт по этой теме. Не могли бы вы решить такую-то задачу?».
В погоне за высоким Хиршем
А чем так важны публикации в научных журналах?
Темой публикации всегда становятся результаты какого-то научного исследования. Если говорить просто, публикации — это основной продукт, которым мы отчитываемся за проделанную работу. Задача не просто выдать научную статью, но еще и опубликовать ее в журнале с высоким импакт-фактором — высокорейтинговом издании, которое читает и на которое будет ссылаться мировое научное сообщество.
Этот показатель, в свою очередь, влияет на индекс Хирша — это тоже цитируемость, но уже не журнала, а статей самого ученого. Конечно, вокруг таких критериев оценки есть споры, однако, так или иначе, все на них опираются.
Что сегодня изобретают красноярские ученые?Публикации и уровень журналов влияют на заработную плату?
Да. У нас в институте есть такой показатель как ПРНД (показатель результативности научной деятельности), в рамках которого предусмотрена стимулирующая зарплатная надбавка за публикации: чем выше уровень журнала и количество публикаций, тем она выше.
В последние годы у меня выходит порядка 40 публикаций в год — практически, это статья в неделю. На написание же уходит гораздо больше времени: месяц экспериментов, месяц описания, этап рецензирования — рецензенты задают вопросы, ты на них отвечаешь. От начала работы и до публикации может пройти шесть-восемь месяцев.
Поэтому тут как раз нужна многозадачность. Иногда случается удивительное: ведёшь несколько работ и оказывается, что они пересекаются — идея из одной работы помогает решить задачу из другой.
Наталья Мороз специально для интернет-газеты Newslab.ru
