Фестивальная программа выходных дней на «Театральной весне» внезапно понесла одну событийную потерю. Неприятное открытие ожидало тех, кто доскользил-таки по мартовскому гололеду до ТЮЗа на «чисто мужскую комедию» «Тестостерон» — спектакль отменили в связи с болезнью актера Валерия Валуева. Думается, не менее неприятным это известие стало для самих ачинцев, которые так и не смогли презентовать свое творение (и так с очень непростой судьбой) компетентному жюри.
Тем же субботним вечером в Оперном театре давали красноярского «Садко» — былинный оперный спектакль, размашистый и узорчатый, посмотреть который стоит хотя бы ради исполинской ладьи и арий заморских гостей, блестяще исполняемых Анатолием Березиным и Евгением Балдановым. Наконец-то я услышал Михаила Вишняка в партии сказочного гусляра; голос этого артиста значительно фактурнее, чем у Бориса Сабирова, что вкупе с мягким, густым тембром превращает его героя в настоящего златоустого (хочется даже сказать медоточивого) певца, способного очаровать даже дочь морского царя. Садко Вишняка величав и эпичен; вместе с тем, он, пожалуй, чересчур гармонирует с общим вокальным фоном, будто бы ему недостает силы и какого-то героического гонора, что ли — как раз того, чего у Сабирова имеется в избытке.
Ведущие женские партии в этот вечер исполняли солистки Мариинского театра Жанна Домбровская (Волхова) и Екатерина Крапивина (Нежата), управлял оркестром главный хормейстер Мариинки, приглашенный дирижер хора Французского радио Андрей Петренко. Касательно артисток особенно сказать нечего, разве что молодой гусляр Крапивиной показался каким-то удивительно невнятным, а морская царевна Домбровской — интересной, но при этом очень холодной и немного отстраненной в своем таинстве сопрано. Ведомый же Петренко оркестр играл значительно интереснее, чем пели артисты, и откровенно скрашивал отдельные, не слишком выразительные партии.
День воскресный для меня прошел под знаком пестрого перевернутого зонтика — такая вот симпатичная эмблема у Лесосибирского городского драмтеатра «Поиск» (неспроста вечером пошел мокрый снег), который представил на суд публики и жюри драму «5:25» по известной пьесе питерского драматурга Данилы Привалова. Директор «Поиска», предваряя показ, рассказала о сотрудничестве театра с поставившим спектакль столичным режиссером Виктором Стрельченко, назвав его «интересным человеком и профессионалом, но немного склонным к эпатажу». Это прозвучало интригующе — очень уж хотелось узнать, что такое «эпатаж» в понимании артистов и руководства муниципального театра.
Оказалось, что, в общем-то, не очень многое — целующиеся мужчины, травокурство через трубу пылесоса (сопровождаемое характерным свистящим звуком), прыжки с девятого этажа в состоянии наркотического опьянения, парочка грубых словечек и умеренное физическое насилие в кадре. Пьеса Привалова — о молодом человеке, который покончил с собой и на том свете попал на натуральное ток-шоу, где заправляют Первый (Виктор Чариков) и Второй (Олег Ермолаев) — странные и весьма циничные типы, которых не менее странное человечество именует богом и дьяволом. Эти шоумены в буквальном смысле вынимают у своего гостя душу, заставляя того исповедоваться в прямом эфире; зрительское голосование решит, где место юноши — на небесах или на сковородке. Тем не менее, герою удается выторговать себе еще один день в реальном мире — тот самый день два года назад, когда он по-настоящему был счастлив.
Разговор о любви вне времени и вне понятий жизни и смерти иногда разворачивается в кромешной темноте, но в основном — среди лаконичных декораций: скамейка, диванчик, металлическая цепь и т.п.; на заднем плане маячит проекционная доска, демонстрирующая то унылый урбанистический пейзаж, то грубоватую загробную рекламу. Стрельченко каждого из персонажей буквально выбрасывает на поверхность своего камерного спектакля, заставляя играть крупно, манерно; если в отношении Первого и Второго этот прием оказывается удачным (вершина этой самой удачности — уже упоминавшийся эпизод с кальяном, превратившийся в крайне забавную, хоть и глуповатую, миниатюру), то с главным героем выходит иначе — тот становится сплошным комком нервов, перекатывающимся из сцены в сцену без малейших изменений в своей психологии.
Эта крупнозернистость сценической структуры имеет и еще одно следствие помимо того, что спектакль довольно-таки прочно держит зрительское внимание — не столь позитивное. Кажется, режиссер уверовал в неловкие попытки драматурга придать своей истории глубину за счет длинных, не всегда внятных монологов, вложенных в уста персонажей исключительно из сюжетных соображений. В результате каждый разговор обставлен и разыгран так, что его можно счесть финальным. По этой дистанции из множества точек зритель невольно расплескивает все эмоции, не сумев их толком накопить; настоящий финал превращается в малоэмоциональную, искусственную сценку. От «депрессивной комедии», как лесосибирцы обозвали её в афише, остается только комедия с необязательной примесью меланхолии. Это действительно смешная и фактурная комедия — но задумывалось-то наверняка большее.
Евгений Мельников
