История, о которой пойдёт речь, имела место быть в начале 70-ых годов прошлого века в одной из деревень на западе Белоруссии и аукнулась в самом начале 2000-ых годов. В ту пору мой дед в местном колхозе получил новую должность — конюх (считалась очень «блатной», до этого он присматривал за телятами). Всё бы ничего, но деревня наша располагается на стыке двух районов, так что была самой дальней от райцентра и, соответственно, от конезавода, где распределяли лошадей по колхозам. Поэтому, пока доходила очередь до нашей деревни, всех лучших тяговых животных уже разбирали близлежащие фермы, а деду, как правило, доставались самые буйные и труднообучаемые особи, да и потомство от них было такое же «дурное», как говорил мой дед. И месяца не проходило, чтобы лошадь не поносила кого-нибудь из местных колхозников — то взбесится и оглобли переломает, а то и ноги себе. Соответственно, и дедушке председатель предъявлял претензии — мол, в чём дело, не справляешься — уходи. Люди понимали, что дед ни при чём, но и помочь ему не могли. В то время жила рядом с нами престарелая соседка — бабка Евдосья, слывшая в селе ворожеей. Массово к ней не ходили, но если испуг ребёнку заговорить или молоко от коровы быстро прокисает, то к ней обращались. Та пошепчет, травку попалит — и ребёнок перестает заикаться, и корова спокойная, и молоко по три дня стоит, как свежее. Моя бабушка (тогда ещё ей не было и пятидесяти) тесно общалась с ней, периодически заходила на вечерние посиделки, иногда готовила что-нибудь вкусное и приносила, чтобы угостить. В один из таких гостевых приходов бабка Евдосья сама завела тему о работе моего деда: — Говорят, что у мужа твоего кони никак не успокоятся, все мается с ними? Моя бабушка обречённо вздохнула и подтвердила, что так и есть, на что Евдосья ей сказала: — Слушай меня сейчас внимательно, Надя: когда я умру, придёшь ко мне, чтобы похоронную подушку сшить, но запомни — нитки при шитьё ножницами не перерезай, а руками оторви. И на узел нить по краям подушки не затягивай — просто распусти. Ту иглу на сороковой день отдай мужу, пусть вобьёт её в ворота конюшни. После тех слов прожила Евдосья ещё почти два года (ей было за восемьдесят лет), а когда пришло её время, моя бабушка сделала всё, как та и велела. Мистика, но за последующие четверть века (!) не было ни единого случая, чтобы в колхозе кого-то поносила лошадь. Однако время шло, дед вышел на пенсию, потом умер, ферма пришла в упадок, конюшню разобрали, остались лишь ворота и кирпичные опоры. Моя бабушка, памятуя о той игле, сходила и вытянула её из ворот (рассказывала, что дед так её вогнал, что она с топором больше часа достать не могла). В начале 2000-ых годов во время одной из поездок в деревню мой папа обнаружил эту иглу в кладовке и поинтересовался, что эта «ржавая» здесь делает (кстати, игла немалая, сантиметров семь-восемь), тогда бабушка и рассказала нам всё вышенаписанное. После этого папе пришла в голову просто «гениальная» идея. Он сказал: «Давай в машину возьмём, пусть нас от аварий оберегает», — и вогнал её в висящего на зеркале заднего вида Пикачу (мягкая игрушка в виде покемона). Через несколько дней мы стали собираться домой, сели в машину, помахали бабушке рукой и поехали. Не успели отъехать и двух километров, как у нас полетел ремень. Поломка застала нас буквально в метрах пятидесяти от кладбища. Папа послал меня в деревню за буксиром, а сам, раз так получилось, зашёл на могилу к отцу, брату и тёте. Позже он рассказывал: «Иду по тропинке к могилам родственников, смотрю — на лавочке возле одной из могил сидит старушка. Я машинально кивнул ей головой, а она подняла взгляд и осипшим голосом говорит: «Ты, дорогой, поклади на место то, что взял, не на тебя заговорено, не тебе и носить». Отец сказал, что не узнал эту старушку, но когда объяснил, на какой лавочке та сидела, бабушка опешила: это была могила сына бабки Евдосьи — он молодым утонул. Её саму похоронили дальше, на новом участке. Кстати, по словам папы, она в ту сторону и направилась. Он ещё удивился — чего это она вдоль кладбища пошла, а не свернула к выходу…
В то время жила рядом с нами престарелая соседка — бабка Евдосья, слывшая в селе ворожеей. Массово к ней не ходили, но если испуг ребёнку заговорить или молоко от коровы быстро прокисает, то к ней обращались. Та пошепчет, травку попалит — и ребёнок перестает заикаться, и корова спокойная, и молоко по три дня стоит, как свежее. Моя бабушка (тогда ещё ей не было и пятидесяти) тесно общалась с ней, периодически заходила на вечерние посиделки, иногда готовила что-нибудь вкусное и приносила, чтобы угостить.
В один из таких гостевых приходов бабка Евдосья сама завела тему о работе моего деда:
— Говорят, что у мужа твоего кони никак не успокоятся, все мается с ними?
Моя бабушка обречённо вздохнула и подтвердила, что так и есть, на что Евдосья ей сказала:
— Слушай меня сейчас внимательно, Надя: когда я умру, придёшь ко мне, чтобы похоронную подушку сшить, но запомни — нитки при шитьё ножницами не перерезай, а руками оторви. И на узел нить по краям подушки не затягивай — просто распусти. Ту иглу на сороковой день отдай мужу, пусть вобьёт её в ворота конюшни.
После тех слов прожила Евдосья ещё почти два года (ей было за восемьдесят лет), а когда пришло её время, моя бабушка сделала всё, как та и велела. Мистика, но за последующие четверть века (!) не было ни единого случая, чтобы в колхозе кого-то поносила лошадь.
Однако время шло, дед вышел на пенсию, потом умер, ферма пришла в упадок, конюшню разобрали, остались лишь ворота и кирпичные опоры. Моя бабушка, памятуя о той игле, сходила и вытянула её из ворот (рассказывала, что дед так её вогнал, что она с топором больше часа достать не могла).
В начале 2000-ых годов во время одной из поездок в деревню мой папа обнаружил эту иглу в кладовке и поинтересовался, что эта «ржавая» здесь делает (кстати, игла немалая, сантиметров семь-восемь), тогда бабушка и рассказала нам всё вышенаписанное. После этого папе пришла в голову просто «гениальная» идея. Он сказал: «Давай в машину возьмём, пусть нас от аварий оберегает», — и вогнал её в висящего на зеркале заднего вида Пикачу (мягкая игрушка в виде покемона).
Через несколько дней мы стали собираться домой, сели в машину, помахали бабушке рукой и поехали. Не успели отъехать и двух километров, как у нас полетел ремень. Поломка застала нас буквально в метрах пятидесяти от кладбища. Папа послал меня в деревню за буксиром, а сам, раз так получилось, зашёл на могилу к отцу, брату и тёте. Позже он рассказывал:
«Иду по тропинке к могилам родственников, смотрю — на лавочке возле одной из могил сидит старушка. Я машинально кивнул ей головой, а она подняла взгляд и осипшим голосом говорит: «Ты, дорогой, поклади на место то, что взял, не на тебя заговорено, не тебе и носить».
Отец сказал, что не узнал эту старушку, но когда объяснил, на какой лавочке та сидела, бабушка опешила: это была могила сына бабки Евдосьи — он молодым утонул. Её саму похоронили дальше, на новом участке. Кстати, по словам папы, она в ту сторону и направилась. Он ещё удивился — чего это она вдоль кладбища пошла, а не свернула к выходу…