Известный столичный поэт Вера Павлова впервые побывала в Норильске в этом году — на фестивале современного искусства «Таймырский кактус». Но, как признается сама Павлова, с заполярным городом у нее давняя связь, биологическая.
Думала, что я композитор
Мои родители инженеры, много лет назад приехали на «Норильский никель» по распределению. Но проработали на Севере меньше года и вернулись в Москву: мама — рожать меня, папа — учиться дальше. Хотя я могла появиться на свет и в Норильске.
Не судьба?
Не судьба. Но я не в претензии. Очень люблю свою судьбу и доверяю ей — я абсолютный фаталист. Правда, отчасти фатализм — это желание, чтобы за тебя все делали другие. (Смеется.) Вот и в моей жизни так получается…
Трудно поверить, Вера, что за вас
Может быть, не делают, но
А что же случилось потом?
Ушла в декрет — навсегда. (Улыбается.) Так совпало, что стихи я начала писать в роддоме. С тех пор считаю свое поэтическое творчество затянувшейся родовой травмой — 25 лет уже пишу. Для самой неожиданно, что мои записки из роддома оказались стихами.
Почему неожиданно?
Потому что мне было 20 лет, когда я вдруг начала писать стихи, в юности такой потребности не было. Да и поэзией я первые десять лет то, что писала, не считала, это было как хобби. Хотя уже публиковалась, даже выпустила первую книжку.
Осознание пришло на второй?
Ага, везла ее издателю, и вдруг накатило
Дядя отвёл к тёте
Первая публикация — тоже фатальный случай?
А чем еще объяснить? Начать с того, что мой дядя, зная, что я пишу стихи, отвел меня к моей тете. А тетя у меня — поэт, пишет под псевдонимом Лорина Дымова, сейчас она живет в Израиле. Она меня отправила в литобъединение в МГУ. Потом я попала в другое литобъединение, куда однажды пришел сотрудник журнала «Юность». Послушал мои стихи и предложил принести их в журнал. С тех пор так и повелось, всю жизнь следую этому правилу: когда просят — приношу, сама не предлагаю. И
Даже не верится, что в России у поэта сегодня есть возможность так активно издаваться.
Наверное, мне повезло, я вполне успешный автор. Меня часто приглашают выступать за границей, печатают и переводят на другие языки, у меня приличные тиражи. Книжка «Письма в соседнюю комнату. Тысяча и одно объяснение в любви» выдержала три переиздания, общий тираж у нее уже 9 тысяч. Очень неплохо при среднем поэтическом тираже
Публикация стихов приносит поэту хоть
В России — нет, даже если ты успешен. Да и за рубежом тоже — может, лишь двое-трое из всех американских поэтов живут на тиражи. Знаю об этом не понаслышке, потому что мой муж американец, я живу на два дома — в России и США. Но за границей поэты не бедствуют — там множество премий и грантов, на всех хватает. В американских университетах принято приглашать поэта и платить ему только за то, чтобы студенты видели, как он иногда проходит по коридору. Считается, что поэт — священное животное, и одного его присутствия достаточно, чтобы поднять духовный уровень университета. А в Бельгии, например, в каждом городе есть свой городской поэт, это должность с приличной зарплатой. Я три месяца жила по приглашению в красивейшем месте Швейцарии. Что движет этими людьми — приглашать русского поэта, чтобы он жил у них и писал стихи? Почему в России иное отношение?..
Помнится, в советские времена у нас в стране для поэтов были творческие дачи.
Да, а сейчас наши поэты вынуждены ходить на службу, что очень мешает писать. Особенно если эта служба связана со словом — как у Лены Фанайловой, которая ведет радиопередачи, или как у Тимура Кибирова, который редактирует телерекламу. Если ты разгружаешь вагоны или
Но что поделать, если на наши поэтические тиражи не прожить? В России к тому же очень большая проблема с книгораспространением. В советское время эта система была прекрасно отлажена, книги растекались по всей стране. А сейчас они остаются в Москве, в Санкт-Петербурге. В регионах многого нет, хотя книги там очень нужны. В Мурманске у меня была душераздирающая сцена, когда люди подходили ко мне за автографом — с моими стихами, распечатанными из Интернета и любовно переплетенными, в красивой обложке. Сейчас, по крайней мере, можно заказать книги через интернет-магазины. Но этого все равно недостаточно.
Небрежный Интернет
Кстати, как относитесь к публикации ваших стихов в Интернете?
Если говорить о форме распространения, хорошо, что у многих моих читателей есть хотя бы такая возможность их прочесть. Но меня расстраивает, что в Интернете зачастую очень неточное цитирование. Ведь каждую запятую расставляешь чуть ли не под микроскопом! А в Интернете при перепечатке с пунктуацией не церемонятся. Поэтому, хотя там можно найти много моих стихов, они не совсем аутентичные. Разве что на некоторых авторитетных сайтах вроде «Журнального зала» — там тексты выверенные.
Может, есть смысл завести свой сайт?
Как раз сейчас этим занимаюсь, скоро запущу. (Улыбается.) С Интернетом, кстати, у меня вообще связано много веселого. Представляете, у меня было два двойника — вели живой журнал от моего имени. Поскольку у меня нет ЖЖ, видимо, они решили восполнить эту лакуну, поочередно. Назвались моим именем, поместили там мою фотографию, публиковали мои стихи и отвечали на вопросы моих читателей!
И вы за этим спокойно наблюдали?
Первого терпела два месяца. Но когда 8 марта меня не поздравил никто, а его, самозванца, сразу несколько человек, я расстроилась и натравила на двойника свою дочку. Она обратилась к администраторам сайта, двойника убили. Но через год появился еще один. Он вел себя совсем неприлично — например, Пушкина обзывал, и ведь от моего имени! Но
Доказали?
Доказала, хотя пришлось потратить на это несколько дней. Но такие случаи из разряда анекдотов. Гораздо неприятнее, когда вдруг узнаю из Интернета, что
Поэзия как роскошь
Вера, а поэзия, на ваш взгляд, — это роскошь или необходимость?
Царственная роскошь. Человек, который понимает поэзию, — аристократ. А аристократии в стране не может быть много. Когда послушать поэтов собираются стадионы, значит, в стране нездоровая ситуация. Что, например, заметно сейчас — все больше людей приходят на поэтические чтения. Если такое происходит, значит, поэзия уронила свой царственный уровень, снизошла до масс. А она не должна этого делать, поэзия — частное интимное дело.
Беседу мы начали с темы фатума. Как сказалась поэзия на вашей личной судьбе?
На первом же заседании литобъединения я встретила своего будущего мужа. С тех пор стихи привели в мою жизнь много прекрасных людей и трех мужей. Как видите, использую поэзию не по назначению. (Смеется.)
И все мужья — литераторы?
Нет, первый был музыкантом. Второй муж был поэтом-любителем, как и я. Третий был поэтом-профессионалом — я к тому времени тоже пришла к печальному открытию, что я действительно поэт. А мой нынешний муж — переводчик, знает 6 языков. Переводит мои стихи на английский и контролирует переводы на другие языки. Так что история моих замужеств выглядит как история браков по расчету, и многие даже пишут, что Вера Павлова — пиар-проект. (Улыбается.) Пиар и судьба и в самом деле схожи, но между ними есть важное различие. У судьбы хороший вкус, у пиара — нет. А еще в творчестве пиар не только не помощник, он первый враг.
Что вам необходимо, чтобы писать?
Чтобы я не беспокоилась, как прокормить своих детей. Чтобы мне никто не мешал писать, чтобы была возможность выспаться. И еще чашка натурального кофе. Остальное приложится.
Елена Коновалова, «Вечерний Красноярск»