Исцеление от надежд

На гербе одних французских аристократов был девиз «Без страха и надежды». Такое вот дистанцирование от двух вещей, считавшихся бякой. Меж тем второе слово для нас святое, не так ли? Надежду полагается холить, лелеять и оберегать. Между тем...

Обратная сторона страха

Давайте позволим себе небольшое упражнение в ином взгляде. Только тут надо честно. Без жалости к себе и прочему разному. Начнем с тезиса: несчастье наших неврозов зачастую крепится на надежде.

Вообще, чтобы впасть в душевную хану, нужно по-хорошему отыграть три такта.

Сначала мы начинаем придавать большее значение неопределенностям в нашей жизни, чем определенностям. В общем, это логично. Если 500 тысяч рублей лежит на депозите и с ними все понятно, зачем о них думать? Но если при этом 200 тысяч лежат в акциях и акции скачут по 70% вверх-вниз за год, то 200 тысяч прикуют 90% нашего внимания, а депозиту дай бог останется 10%. Родственники и друзья, как правило, более гарантированы, чем динамика самого завалящего любовного романа на грани любовного анекдота. Но мы будем чувствами на 90% в том анекдоте, хотя его «капитализация» уж никак не более 10% от 100% актива наших, как их называют в народе, отношений. Когда идешь по темной улице в нехорошем районе, думаешь не о том, что у тебя прекрасная недвижимость в центре, а том, что сейчас кто-нибудь, мать его, появится... Хотя недвижимость много ценнее единожды целой морды. Однако! Наличие твердого знания устраняет резон мысли и чувств (даже над математической задачкой думают ровно до тех пор, пока ее решение непонятно, а дальше просто делают арифметику по шаблону, думая уже о птичках). Если мы что-то знаем, мы об этом не думаем. Правильно? Вроде да. Правильно-то правильно. Но шаг к хане сделан.

Второй шаг — мы обращаем наше внимание на прискорбное обстоятельство: большая часть случайностей несчастливы. Так повелось. Случайно потерять деньги всегда вероятнее, нежели их найти, и человека потерять проще. А неопределенность — почему она вообще неопределенность? Потому что не мы решаем — кто-то другой решает за нас, или вовсе решает случай. Но мы не ждем от случая ничего хорошего, так ведь? То-то и оно. На первом такте мы вложились в определенное ожидание, на втором мы видим, что ожидание гиблое. Так сказать, сомнительная инвестиция чувств и разума. Но куда бежать — она уже сделана.

И все бы ничего, но нас добивает третье обстоятельство — нам остается надеяться. Мы уже не ждем ничего хорошего там, где не мы решаем. Само собой не наладится, и случай не даст, ну а... вдруг? Никогда нельзя исключить этого «вдруг» — в деньгах ли, любви, здоровье. А вдруг? Возьмет и наконец-то полюбит. Возьму и наконец-то отыграюсь. Раньше не отыгрывался, но мало ли?

Именно поэтому мы боимся — потому что надеемся. Надежда как оборотная сторона страха и подлинная причина страдания. Молитва должна была бы звучать так: «Господи, отними наконец у меня надежду...» Как проще всего исцелить несчастно влюбленного за минуту? Явить ему Источник Абсолютного Доверия, который его абсолютно уверит: не полюбит она тебя никоим образом, успокойся. И ведь успокоится. Сурово ему станется, но спокойнее, а там и вовсе наладится.

То есть врачеваться в своих переживаниях следовало бы на третьем такте.

Побочный эффект, правда, может быть любопытным. Жил-был человек, боялся любого шороха. А почему? Потому что еще на что-то надеялся, бедолага. Но вот надежда сдохла, и теперь ничего не страшно. Ну тоска, ну отчаяние. Подумаешь, эка невидаль. Внешний ад, куда невротик перемещается, много симпатичнее того внутреннего, что он усиленно обживал. Хотя бы потому, что теперь можно начать что-то делать.

Поперек романтики

Давайте поясним на примере так называемой «несчастной любви». Там ведь как? Коготок увяз — всей птичке пропасть... Увязание идет именно в плане «надежды». А вдруг, несмотря ни на что? Но фишка в том, что дела идут тем лучше, чем меньше ты на них надеешься. А чем больше надеешься — тем хуже.

Там примерно следующий механизм — жестокий, но не более жестокий, чем сама жизнь. Влюбленность обычно уравновешена отрицательными обратными связями. Наверное, оно даже и правильно. Будь тут связь положительная, мир бы, наверное, перегрелся и лопнул ко всем чертям от переизбытка высоких чувств.

Чем меньше мы влипли-втюрились-ангажировались, тем свободнее мы держимся; чем свободнее мы держимся, тем больше нравимся; чем больше нравимся, тем больше можем позволить себе влипнуть, но тут мы начинаем менее свободно держаться, и... тем же кругом — на понижение.

У сильно добрых, сильно умных и сильно близких людей все может быть и наоборот, но обычно бывает так.

Так кайф и смысл не в том, чтобы тебя, а в том, чтобы самому! Но при этом чтобы тебя не отталкивали, а любили и принимали со всем твоим смешным половодьем чувств. Но даже если бы мы могли управлять, мы бы с ума сходили: механизм работает так, чтобы избежать обоюдного максимума. Вплоть до подозрения, что любовь вырастает из какой-то иной штуковины, чем вот эта самая лирика и романтика.

А лирика и романтика у нас, как сказано уже, подпитываются надеждой на мало возможное. Человек такое животное, что может верить и в то, чего не бывает. Ну если ему сладко в это верить, то он будет. И даже если не сладко — тоже будет. «А вдруг наладится?» Сто лет не налаживалось, а завтра наладится. Логика романтичного мученичества: «Как меня могут не хотеть, если я так сильно страдаю»? Все это идет по сценарию «лучше ужас без конца, чем ужасный конец». Здоровому организму такая логика, пожалуй, чужда, но кто здесь такой уж здоровый? Культура, например, явно учит верить в чудеса и взаимность. Тысячи канонических произведений у нас про это. Про то, что надо надеяться и верить и все у нас получится. Воздастся за долготерпение, ага.

Но все же более благородный девиз: «Делай, что должен, и будь что будет». Это римские стоики учили еще. И будь что будет. Главное — делай, что должен. И можно добавить: делай дело без страха и без надежды. Любое дело. Мы ведь не только о личной жизни сейчас.