Невписанные

В каком-то смысле коммунизм на планете уже наступил. Только, во-первых, этого не заметили. Во-вторых, это оказалось не очень-то радостно. В-третьих, все только начинается: и если кто-то не впишется в дивный новый мир, им придется подвинуться. Не впишется 90 % человечества, столько и подвинется.

Призрак на завтра

Чтобы все это звучало менее странно, вспомним по порядку. У раннего Маркса есть такое очень гуманное определение нового строя. В чем зло индустриального капитализма? Там в производстве вещей сам человек используется как вещь и отношение к нему соответствующее и никаким другим быть не может. Так если человек используется как автомат, может быть, его и заменить автоматом? А человек освободится для чего-то более человечного?

Вот, собственно, самое первое определение постиндустриального общества. Технологические возможности человечества уже сейчас допускают существование чего-то вроде Мира Полудня братьев Стругацких. Уничтожение труда (в марксистском смысле этого слова), большая часть времени большинства людей — творчество, учение и общение. Технологии уже позволяют. Но как-то быстро выяснилось, что этого не позволяют сами люди.

Нынешнее человечество, что уже видно, не пролезает в постиндустриал а-ля братья Стругацкие. По двум причинам не пролезает. По меркам такого нового общества слишком большое количество людей попросту «не годны ни к чему». А второе — слишком большое количество людей, опять-таки по новым меркам, ужасны и опасны, ибо «способны почти на все». Хотя по меркам аграрной цивилизации или индустриальной это золотые люди, и по моральным критериям, и по интеллектуальным.

Теперь поясним конкретно. Вообще, что значит — «хороший человек», «плохой человек»? Не бывает абсолютных сферических негодяев в вакууме, все относительно. Вот вопрос, например, какой уровень агрессивности человека приемлем? В палеолите, например, была такая поведенческая норма: если была возможность без особого риска убить незнакомого человека, его следовало убить. Обезьяну, возможно, не следовало, а вот внезапно тюкнуть камнем по голове незнакомого человека — обязательно. Сейчас так себя не ведут даже законченные отморозки. Есть места, где любого незнакомца полагается послать или побить, но все-таки не насмерть. И это явно ниже уровня нормы. Нормальный горожанин с незнакомцами отменно вежлив. А в палеолите было так, и ничего. В неолите нравы смягчились. Потом они смягчились еще больше, возникло рабовладение — очень гуманный институт в момент возникновения.

«Поступай так, чтобы максима твоих поступков могла лечь в основу всеобщего законодательства». Закон Канта прописывает идеал на все времена, от начала до конца мира. Но вот конкретное определение конкретного человека как «хорошего» или «плохого» прописывается скорее по Гегелю. То есть по исторической ситуации. Все мы не соответствуем идеалу, но в разные эпохи зачетна разная степень соответствия. Для одного есть запрет на убийство невинного человека. Для второго запрет на удар невинного. Для третьего запрет на оскорбление. Для четвертого запрет на необоснованное суждение. Для пятого — на неоказание помощи незнакомому человеку в трудной ситуации.

Нерезиновый мир

Фишка в том, что в условном мире Стругацких, мире ученых-художников-педагогов, планка повышается, и сильно. В индустриальном обществе хам уместен. Ну послал человечка, ну дал в рожу. От того, что человека обидели, он не станет хуже рыть канаву. И обидчик его будет рыть канаву. И выроют. И повысят ВВП. И жизнь любого преступника в общей арифметике блага чего-то стоит — самого страшного зверя можно заслать в ГУЛАГ, и он там пригодится. На комсомольских-то стройках.

Хороша та часть, которая усиливает собой целое, плоха та, которая ослабляет. Если человек приносит определенный вред и определенную пользу, это сальдируется. Допустим, по субботам Вася гоняет жену и материт соседей — это ему в пассив. Но пять дней он тачает гайку на укрепление Родины. Это актив. Актив больше, и Вася уместен. Его нет смысла репрессировать и сливать как человеческий материал. Он не идеален, но считается положительной величиной.

Совершенно уместен и любой человек без образования и навыка сложной профессии. В недавних СССР или США дело найдется каждому. Неквалифицированная рабсила та же рабсила. Если что, постоишь за прилавком, посидишь на вахте, поносишь чужие вещи. Принесешь свою пользу, получишь денежку.

Но если весь труд автоматизирован, вся эта трудовая армия модерна просто никому не нужна. Если все простые операции делают автоматические системы, ты должен уметь делать что-то реально сложное. Лечить, учить, творить роботы еще не могут. Но все, кто не окажется способен к сложному, должны сесть на содержание постиндустриалов, а зачем оно им? Зачем специалистам содержать ленивую и озлобленную богадельню, зачем Манхэттену — Гарлем? Из сострадания, вопреки справедливости? А если твоя косвенная клиентела, не удовлетворившись пособием с твоего налога, пойдет шарить в твоем кармане и мочиться в твоем дворе?

Если выразить ситуацию одной фразой: тот, кто сто лет назад был еще хороший, сейчас стал плохой. Причем сам он не изменился. Изменились условия. Изменились задачи человечества, взятого как целое. Когда-то это была «плантация», потом «фабрика», потом «базар». Потом это должна была бы стать «творческая лаборатория», например. Но люди, вполне уместные в ситуации Фабрики или Базара, не нужны в Лаборатории. Они даже не бесполезны, они вредны. Слишком некорректны, раз. Мат уместен как психотехника, помогающая при переносе шкафа, он помогает. Мат на кафедре запрещен, он там мешает делу. И люди слишком неумелы, это два. Если все, что ты можешь, сумеет робот, в новой цивилизации ты можешь обретаться лишь на милостыню. Если подадут. Можно настаивать на ней силой, но тогда человечество стоит перед глобальным разломом и войной — вроде конкуренции неандертальцев и кроманьонцев. На уничтожение одной из сторон. С лучшим шансом у кроманьонцев.