— За серией взрывов последует вооруженное восстание, оно будет скоординировано между
всеми радикальными ячейками во всех главных городах страны.
— И что дальше? Вашингтон они вряд ли возьмут.
— Царь Николай то же самое говорил о Петербурге.
Нынешний зимой на русский язык перевели большой роман большого человека, которого мы знаем исключительно по экранизациям его бестселлеров — «Таинственной реки», «Прощай, детка, прощай», «Острова проклятых» — то есть, знаем очень плохо, через ножницы режиссера. Репутация у Лихэйна знатная, недаром за морем книгопродавцы окрестили его «наследником Джона Стейнбека» (тоже, на самом деле, недостаточно нами освоенного), но талант специфический, поскольку его буквы так и просятся на кинопленку, а из-под каждой строчки прёт голливудская фактура: сочные, совершенно сценичные характеры, сверкающие сюжетные шпалы, умеренно предсказуемая авантюрность, да и за рефлексиями нет нужды лезть героям в головы — мысли инспирируются окружением, детализованным и конкретным. По этой причине в его книгах фантастически панорамный бэкграунд.
«The Given Day» демонстрирует нам Штаты под занавес Первой мировой войны и в предвкушении Великой депрессии: домой из окопов возвращаются бравые молодчики, которым не терпится прогнать чернокожих с заводских мест обратно в гетто и заразить родных и близких «испанкой»; буйно и задорно цветут профсоюзные и анархистские движения, Бюро расследований любовно взращивает будущих маккартистов и в каждом втором эмигранте видит большевика; неграм не дозволено играть в Национальной бейсбольной лиге, а любой человек со славянской внешностью легко может схлопотать по физиономии от патриотично настроенного докера. Место действия — это, преимущественно, Бостон, где обитает семейство Коглинов — выходцы из Ирландии во втором колене, но уже истые американцы до мозга костей; старший — шеф полиции, сыновья — прокурорский работник и опять-таки коп. Вот этот, последний — Дэнни — один из центральных героев; ещё есть Нора О’Ши и Тесса Абруцце: обе — любовницы Дэнни с чрезвычайно тёмным прошлым, есть Лютер — неприкаянный афроамериканский паренек, который оставил беременную жену где-то в центральных штатах, потому что вышиб мозги местному гопнику и был вынужден бежать; есть легендарный бейсболист Бейб Рут и некий Джон Гувер, представитель Бюро по борьбе с радикалами — персонажи немного нелепые, но второй — ещё и на редкость отталкивающий.
Значительный талант — так излагать историю своей страны, как это делает Лихэйн: упаковывать документальную публицистику в художественную обертку и обвязывать ленточкой потребительских интенций, чтобы всё происходящее было мрачно, тревожно, напряженно, но одновременно поражало чистой деятельной энергией «хороших парней», которые не ломаются под напором обстоятельств или грубой физической силы. Течение времени в его общественном эквиваленте здесь — это то, чему можно противостоять, если жить честно и заниматься своим делом (зарабатывая деньги, разумеется — американская ментальность воплощена здесь предельно четко); мысль нехитрая, но лишенная пафоса — и ради неё Лихэйн швыряет своих героев в притоны к гангстерам, внедряет в революционные ячейки латышских рабочих, заставляет спать с бомбистками, устраивать забастовки и разгонять первомайские демонстрации. Внутреннего сюжета здесь нет никакого, только внешний, ходульность которого можно извинить — он для грядущих режиссеров и сценаристов; читателям же предназначена это самое созидательное, атмосферное — обыденное! — спокойствие в ожидание завтрашнего дня, которое трудно поймать в операторский прицел.
Роман — хороший источник целого вороха параллелей точнехонько в современность (и не только российскую). В эпидемии гриппа американцы склонны винить немецкую подводную лодку, распылившую заразу у берегов Новой Англии, добровольцы отправляются на фронт, потому что «гансы жестокие: бомбят французские больницы, оставляют голодными все новых и новых бельгийских детей», Гувер донимает окружающих многозначительными вопросами касательно профсоюзов: «Кто их финансирует? И с какой целью?» («Все это — большевистские „крыши“, их финансирует сам Ленин», — отвечают ему), а Лютера приводят в бешенство Шопен и Бетховен, потому что это «белая музыка», которая «сочинялась теми и для тех, кто порол своих конюших и трахал своих горничных, а в выходные ездил на охоту убивать маленьких, ни в чем не повинных зверюшек, которых даже не ел». Мракобесие, сегрегация и охота на ведьм, политические болтуны, мнимые радикалы и силовики-самодуры, под ботинками которых изнемогает молодая страна, на всех парах готовая устремиться в будущее, но стреноженная до поры до времени. Рано или поздно должно рвануть — не в стране, так в чьих-то мозгах. К слову, два года назад Лихэйн выпустил продолжение, еще одну многостраничную главу рода Коглинов — и здорово, если это начало цепочки, по которой получится добраться до наших дней.
Неудивительно, что Норт-Энд служил одним из основных рассадников анархизма, большевизма и вообще всяческого радикализма на Восточном побережье. Нелепо, конечно, но это-то Дэнни и нравилось. Как бы местных жителей ни ругали (а ругали их яростно и громогласно), но в искренности их страсти сомневаться не приходилось. По Закону о шпионаже 1917 года здесь чуть ли не всех можно было арестовать и выслать за антиправительственные заявления. Во многих городах так бы и поступили, но арестовать обитателя Норт-Энда за призывы к свержению американских властей — все равно что посадить человека в тюрьму за то, что он позволяет своей лошади испражняться на улице: таких найти было легче легкого, вот только слишком много понадобилось бы грузовиков, чтобы всех их увезти.
«Иностранка», 2013 — 672 стр. Тираж — 4 000 экз.
Кроме «Настанет день», на сайте ЛитРес вас ждут еще 380 000 книг
