В экспозиционном пространстве десятой Красноярской музейной биеннале «Любовь пространства» можно выделить несколько основных идейных направлений. Сегодня расскажу про первые два.
Любовь пространства как схема
«Эбаут май лов, или Ничего нового» (Аня Желудь, Москва) выглядит так: по пространству Белого зала размещены предметы жилищного быта, точнее, только их каркасы: окно, кухонный шкаф с приоткрытой дверцей, плита, утюг, выделяющиеся красным туфли – все это и есть, и всего этого нет одновременно. Художница, которая сама все это сварила из металла, говорит, что каждый подчинен пространству и для «нормальности» человеку необходимы вещи (это важный толчок для восприятия инсталляции, потому что этажом выше Виктор Сачивко на нескольких листах и в десятках картин доказывает, что даже маленькое пространство комнаты есть путь к любви пространства). Сначала суженный до скульптурной абстракции мир квартиры слишком узнаваем – пустые металлические предметы легко заменяются в воображении на настоящие, а туфли хочется примерить. Конечно, это лишь сухие русла рек, которые следует заполнить, пустоты, структурирующие жизнь, и в которые каждый – неизбежно зависимый – встраивается. Интересно посмотреть предыдущие работы Ани Желудь: они тоже о прозрачности, о разных поколениях квартир, и прочие чертежи пространства. Теперь художница хочет попробовать какие-то новые техники, но из-за того, что ее узнают и ценят именно за сваренные металлические конструкции, выставки и биеннале просят воспроизведения уже знакомого.
В такой же схематичной стилистике выдержан «Транссиб» (ВитасСтасюнас, Мария Чуйкова, Москва) – интерпретация поездки на поезде, почти буквально демонстрирующая все ее этапы. Сборы (круглые мешки на стенах), фаст-фуд на вокзале (холсты с изображением еды), вид из окна (столбы и елки), вагон-ресторан (плакаты с рецептами, а на открытии кормили солянкой). Все это было бы так очевидно, вплоть до раздавленных поездом вилок и пробок (каждый, кто в детстве бывал рядом с железной дорогой, имеет в дальних коробках пару таких штук), и даже скудно, если бы не невероятно притягательные столбы. Веревочная конструкция в две стены, шесть столбов, связанных веревками-проводами по верху (в углу обаятельно перетянуты не по стенкам, висят). Они действительно такие же игрушечные, тонкие, и их так же невозможно рассмотреть — ускользают.
Апогей схематичного восприятия пространства – сложный рисунок в Белом зале на весь угол («Мы наш, мы новый мир построим», Лада Наконечная, Киев), включая стены, фанерные листы и колонну. Это своего рода круговая панорама, как будто в точку рядом с лестницей поставили прибор для обзора и все смогли увидеть очертания правого берега. Стены зала становятся нежесткими, легко проницаемыми, одновременно стеклянно-прозрачными – замкнуто-белыми. Как и в случае с природным пейзажем — обхватить взглядом почти невозможно. Панорама нарисована недлинными вертикальными штрихами, и если подойти ближе, между ними проступают явственные просветы, отчего рисунок распадается на множество карандашных линий и в целом не улавливается. По словам куратора биеннале Сергея Ковалевского, «все это сделано вертикальными движениями, как будто археологи перетирают камни. Она «нашоркала» наш пейзаж».
Любовь пространства как комфорт
Самая объемная и притягательная для посетителей гиперинсталляция – «Чур, я в домике» (Вадим Марьясов, Красноярск), на Платформе. Это 600 подушек, из которых получилось одеяло 14 на 20 метров, накинутое наогромного размера стулья. Чтобы войти внутрь, необходимо пригнуться, зато потом попадаешь в теплое полутемное место: сверху детские принты, на полу коврик и стулья. Во-первых, это очевидная отсылка к играм детства, составлению и сложению собственного пространства. Во-вторых, размышление над соразмерностью вещей в этом пространстве. В детстве все кажется большим — не только деревья, но и стулья, самопостроенные дома, и маленький человек каким-то образом постоянно встраивает себя в предметы или сам пытается подстроиться под окружающий масштаб. Поэтому внутри домика постоянно демонстрируется фильм с космическим подтекстом, поэтому три вида стульев: «Стулья – самые чистые, самые выразительные и самые простые объекты. Здесь три масштаба стульев: это соотношение макромира, реального и микромира, ведь пространство это пауза между микромиром и макромиром». Кроме всего прочего здесь можно почувствовать себя маленьким и большим одновременно (или просто полежать), пока над домиком плывут облака.
Еще одно теплое и комфортное место биеннале – лабиринт из стен, внутренний мир живописца Виктора Сачивко, «Станцы» (Красноярск). Вообще «станца» значит «комната» (отсылает к «Станцам» Рафаэля – расписанным четырем помещениям в папском дворце Ватикана). Здесь художник переносит свою собственную комнату (естественно, в масле) в зал музея, разбивая подробности на маленькие части и собирая их в несколько крупных панно. Кроме изображений дома есть еще отдельные предметы (стул, лампа), виды из окна, городские пейзажи и многое другое. Смотрится почти как комикс, в том смысле, что идущие друг за другом квадраты легко соединяются сюжетно: их делит взгляд, собирает время года, но так или иначе все это про буквальное: ботинки, кладбище, дверь в онкологический кабинет. Когда доходишь до нарисованных уголков музея, где Сачивко когда-то что-то выставлял, то чувствуешь себя персонажем абсурдной сказки: музей в музее, который комната в комнате, пространство как автопортрет.
Олеся Позднякова,
фото Алины Ковригиной
Город улучшает внешность времени
Крестный вход
Легкий старт биеннале
Пространства любовь
