Можно сказать без малейшего преувеличения, что для актеров Красноярского театра им. Пушкина, занятых в спектакле «Похороните меня за плинтусом», эти роли во многом особенные. Работу Ирины Ивановой, которая сыграла в нем маму, высоко оценил Павел Санаев, автор повести, по которой поставлен спектакль. Думаю, и зрители, которые в последние годы знают Иванову больше по комедийным ролям в антрепризе, открыли ее здесь для себя как актрису глубокого драматического дарования.
Равнодушных нет
— До работы над спектаклем я не была знакома с этой повестью и даже не знала, кто такой Санаев. А когда читала ее, вначале было очень смешно — там ведь все узнаваемое, реалии нашей жизни! Бабушка, например, в каких-то проявлениях характера очень похожа на мою тетю: может наорать, шлепнуть — и тут же чмокнуть, приласкать. Повесть — воспоминания мальчика, и хорошего в них больше, чем плохого. Наверное, все мы, когда оглядываемся на свое детство, тоже чаще вспоминаем что-то доброе и светлое... Правда, чем дальше к финалу, тем грустнее становилось читать — все-таки взаимоотношения взрослых в повести не самые радужные. Поэтому эмоционально мне спектакль дается очень непросто. И в жизни-то невозможно привыкнуть к бесконечным оскорблениям со стороны близкого человека. А в спектакле все сжато, все чувства обострены. Когда бабушка (Галина Саламатова. — Е. К.) желает моей героине, своей дочери, чтобы у нее творог поперек горла встал, — я иногда и в самом деле чувствую, что давлюсь им, не могу проглотить.
Хотя мне очень нравится работать в «Плинтусе». Играть у такого режиссера, как Алексей Крикливый, вообще одно удовольствие. У нас была замечательная творческая атмосфера на репетициях — не было никакой нервотрепки, недоговоренностей. Жаль, что многие из придумок потом не вошли в спектакль — просто из-за ограниченности времени, он и так идет четыре часа. Но, как мне кажется, для большинства зрителей это время проходит незаметно. Меня очень радует, как народ смотрит «Плинтус», хотя спектакль на спектакль не приходится. Бывает, что сначала люди хохочут, а в конце все рыдают. А иногда почти не смеются, а в финале гробовая тишина, у всех ступор. Но вряд ли кто-то остается равнодушным к этой истории.
Дочки-матери
— За 15 лет работы в театре это моя первая роль матери. До сих пор я в основном играла дочек. Тамара Семичева была моей мамой в спектаклях «Моя профессия — синьор из общества» и «Поминальная молитва». С ней очень хорошо играть, тепло. Хотя я вообще не могу о ком-то из своих партнеров отозваться плохо — наверное, мне на них всегда везло. С Галиной Саламатовой встречаюсь на сцене во второй раз, и это настоящее удовольствие. До сих пор не могу забыть нашу сцену прощания в «Игроке», где она играла бабушку, а я Полину.
А Даня Коновалов — мой первый «сын» на сцене, и он самый чудесный ребенок на свете. Мы с ним моментально вошли в роли мамы и сына, в этой роли мне все время хочется его тискануть, чмокнуть, колготки поправить. Он вызывает во мне настоящие материнские чувства. (Смеется.)
«Я не фаталистка»
— Честно говоря, не ожидала, что получу роль в «Плинтусе». Даже не знала, что повесть берут в работу. Но я вообще такой человек, что не вижу смысла волноваться перед распределением ролей. Если дали — значит, надо работать. А на нет и суда нет, чего огорчаться? Если меня что-то и расстраивает, так это когда роль не получается. Или когда не успела толком выложиться, а спектакль вдруг сняли или тебя сняли с роли. У меня так было с «Дон Жуаном», где я играла Эльвиру, — успела отыграть в нем всего пять раз! А потом спектакль переделали, и Эльвиру в нем играла уже не я...
Но вообще-то ни об одной роли нельзя говорить как о чем-то завершенном — работа продолжается от спектакля к спектаклю, это бесконечный процесс. И тем он интересен.
Интуиция не подвела
— Профессию актрисы выбрала, видимо, по какому-то наитию. С детства была уверена, что стану следователем либо патологоанатомом. (Смеется.) Притом что в моей семье все педагоги — родители, бабушка с дедушкой, братья, сестры, тети, дяди. А меня вот занесло на театральный, в семье не без урода. О чем нисколько не жалею — я очень люблю свою профессию, получаю от нее огромный кайф. Особенно когда что-то не получалось, а потом — раз, и пошло.
Когда еще толком не вжилась в роль, не уверена в том, что делаю, всегда волнуюсь, как в первый раз. Но это не значит, что для полного погружения в образ нужно отождествлять себя со своими героями. Все равно мы артисты, и это всего лишь наши роли. Да, на сцене надо проживать судьбы своих персонажей. Но превращать жизнь в театр нельзя, это может закончиться плачевно.
Счастливая дата
— Первый мой спектакль — «Правда — хорошо, а счастье лучше», меня еще студенткой приняли в театр им. Пушкина, 16 апреля 1995 года. Кстати, для меня это символичная дата — и, наверное, счастливая. Премьера спектакля «Деревья умирают стоя», где я играю одну из любимых своих ролей, Изабеллу, состоялась четыре года назад 16 апреля. А год назад в этот же день мы играли «Плинтус» на «Золотой маске» в Москве.
Правда, экстрима в работе тоже хватает. Никогда не забуду, как в сказке «Иван-Царевич», где я играла Жар-птицу, мы с партнерами вчетвером чуть не слетели с ковра-самолета. Ковер — деревянную прямоугольную площадку на четырех тросах — поднимали два монтировщика, крутили на двух лебедках. И однажды они что-то недоглядели, и ковер накренился. Смотрю — у Володи Пузанова нога скатывается, уже в карабин уперлась, еще немного — и все мы начали бы падать. А там верхотура выше бельэтажа, и за что хвататься, одному богу известно. Не передать, какого страху я тогда натерпелась. Благо, снизу заметили, что ковер под углом, и дали занавес. Больше нас в том спектакле не поднимали.
От страшного до смешного
— Роль Марии Гамонтовой в «Петре и Алексее» далась мне буквально с кровью. Один раз провалилась в люк на сцене — ногу ободрала до кости! И спину мне однажды свело, когда режиссер засунул меня в дырку на авансцене. Пространство в полметра — я там сложилась в три погибели, а на голову мне надели стеклянную банку — ужас! Боялась, что не дай бог она треснет, а я даже лицо прикрыть не смогу. Благо, банку потом перестали на меня надевать, ее ставили впереди и подсвечивали — и так было понятно, что моя героиня заспиртованная. И мне было до слез жалко, когда сняли «Петра и Алексея». Никто ведь не предупредил, я лишь на поклоне узнала, что мы играли в последний раз. К сожалению, у нас вообще ушла традиция прощания со спектаклями. И возникает ощущение, что ты внезапно потерял что-то дорогое, и его уже не найти и ничем не заменить...
К счастью, смешного и радостного в театре все же больше, чем грустного. Это и всевозможные актерские оговорки, и какие-то анекдотические истории на сцене. Однажды в «Плинтусе» бабушка вместо слов, с которыми она обращается к дочери: «Ну, конечно, тобой теперь только одни карлики интересуются», — оговорилась и сказала «кролики». Правда, тут же поправилась и добавила: «И карлики тоже». Я уткнулась в косяк, кое-как в себе смех подавила — едва удалось собраться в тот момент. (Смеется.) А еще у меня вечно какие-то казусы с костюмами — они имеют свойство рваться в самую неподходящую минуту. В «Укрощении строптивой», где я играла Бьянку, замок разошелся напрочь — а он во всю спину, со сцены уходила боком. В «Поминальной молитве» пуговица от юбки отлетела, кое-как ее удержала, чтоб не свалилась, пока доиграла эпизод.
«Не Джульетта»
— Никогда не мечтала играть лирических героинь, Джульетта — это не мое. Из уже сыгранного мне особенно близки Фьорелла из спектакля «Моя профессия — синьор из общества», Хава из «Поминальной молитвы», мама из «Плинтуса», в какой-то степени Мирандолина из «Хозяйки гостиницы». Иногда мне кажется, что какая-то роль на меня не ложится, а спустя время я получаю от нее огромное удовольствие — как, например, от Эми в «Кине IV» у Андрея Пашнина. Вообще очень люблю с ним работать — он всегда точно знает, чего хочет, умеет это объяснить и в то же время слышит и актерские предложения, в процессе работы его терпение безгранично.
Интересный опыт у меня в «Темных аллеях» в постановке Олега Рыбкина — вот уж никак не ожидала, что сыграю там героиню 48 лет! Это моя первая возрастная роль в театре, и играть ее теперь можно до конца жизни. Хотя, конечно же, финальную точку в своей профессии я на этом не ставлю, надеюсь поработать еще... лет 48. (Смеется.)
Елена Коновалова, «Вечерний Красноярск», №10 (251)
